Рыбный Мурман. 1985 г. Декабрь.
Навечно 6 памяти * Ф РОНТОВИКИ уходят из жизни, унося с собой частицы правды о войне. Мысль эта довольно банальная, но меня — человека послевоенного поколе» ния — почувствовать ее с новой силой заставила смерть одного из фронтовиков, Анатолия Васильевича Долгова. После войны он много лет, до самой пенсии, ра» ботал инженером-технологом на Мурманской судоверфи. На пенсии Долгов про» был, точнее, прожил, всего два месяца. Да и не отдыхал — болел, только пото» му он и оставил производство. Воевал Анатолий Васильевич танкистом. Наверное, и в те беспощадные годы он уже был таким, каким его запомнили в слесарно-механическом цехе: предель» но собранным и точным, подтянутым и немногословным. Но, может быть, таким его сделала война. Мне, да и не только мне, все хотелось встретиться с бывшим танкистом и рас* спросить его о войне. Поздно. Так уж получилось, что эта статья составилась из воспоминаний бывших фрон товиков, работающих в слесарно-механическом цехе судоверфи. Рассказывали они не только о подвигах — о разных сторонах войны. Мне кажется, интерес пред ставляет каждая деталь или черточка, крупица воспоминаний ветеранов. Готовя материал, я собрался, было, назвать их'имена, но один из них сказал мне: а зачем! Война — дело коллективное. П О В Е Д Я - Вена. Зоопарк В Вене уже почти не стреляли. Тиши на в городе, понемногу на улицах появ ляются прохожие. Как-то в один из дней нас, нескольких солдат, отпустили и? части, в увольнительную. А куда идти? Бродили мы, бродили по городу и за брели в зоопарк, вырос-то я в глухой деревне, кроме лесной живности, ни какого зверья не видел. А тут — зоопарк! Забыл обо всем на свете и ходил по нему, разинув рот. Почти все звери уцелели, только двух слонов американской бомбой убилО. Однако живой слон там ^Ъже был. Все хобот тянул к нам и трубил что-то свое. Мы не сразу-то догадались: есть, небось, хочет, В карманах из еды ни* чего нет, а был у меня только свисток, красивый такой, перламутровый. Уж не Помню, где я его подобрал, — очень Он мне нравился. (Да, война вокруг, а в кармане — игрушка. Не один я такой был. Вот ЭТОТ свисток я и протянул Кладбище было ухоженное и очень большое. За живой зеленой изгородью 4гг ряды одинаковых мраморных над» гробий, выстроившихся словно солдаты на плацу. Это были могилы наших сол дат. Один нарцисс я положил на могилу, где только и значилось! «Неизвестный красноармеец». И дата смерти или за- хсронения. В этот день было особен но горько осознавать, что в нашей и ^ не нашей земле — да взять полуост ров Рыбачий — покоится столько еще солдатских косточек, не оплаканных как должно. Другой мой цветок остался у женской могилки. Двадцать пять лет, Ольга, во енврач — вот что только осталось в памяти, И тоже дата смерти, июнь 45-го. Обычно как-то думается, что на стало 9-е Мая — и все, конец смертям, Победа. А смерти продолжались. От ран в госпитале, от пули какого-нибудь недобитка, от притаившейся мины... Последний день мира 21-го июня 1941 года я вместе со своими товарищами судоремонтниками возвращался с ходовых испытаний трау лера РТ-85. День стоял удивительно теплый И солнечный. Теперь у нас, на Севере, таких дней, кажется, бывает все меньше и меньше. На заливе полный штиль, красота и тишина, разве что негромко ухает па ровая машина. Одно настораживало и поражало в этой совсем мирной карти не: в бухте Кольского залива уж очень много было гидросамолетов. Я рань ше никогда их столько сразу не видел. Уже в общежитии поздним, но все еще по-заполярному солнечным вече ром мне сообщили известие, о кото ром тут почему-то все знали: завтра начнется война с Германией. Потом я думал над этим и как-то все не мог понять, откуда взялся этот слух, оказавшийся таким достоверным. В са мом деле, не народная ли интуиция «сработала» в этом случае? Ведь все мы знаем, что фашисты напали внезап но и объявление о начале войны по следовало 22 июня. А потом я пришел к такому выводу! слухов о войне в ту пору ходило мно го, один из них попал, что называется, в самую точку. На фронт На фронт меня призвали из Мурман ска в середине войны. На железнодо рожной станции полно народу, несмот ря на то, что станцию очень часто бом били. было много слез. Мы грузились в теплушки. Я все радовался: моя мать оставалась в Вологде, так что рыдать надо мной, слава богу, некому, а дру гих родственников у меня здесь нет. Ехал с легкой душой. Только с харчиш- ками у меня хоть шаром покати: соби рать на фронт тоже, конечно, было не кому. Каска Немец к каске относился как к ору жию. Возьмешь его в плен, так он пер вым делом автомат снимет и положит к твоим ногам, а потом — и это не пременно — и каску. Вот теперь он безоружен. А уж в бою в каске-то он всегда. Мы же, что греха таить, очень ча сто куда с меньшим уважением отно сились к своим каскам. Назначение им порой такое придумывали, что сами диву давались. Кто вместо котелка ее приспособит, кто еще для какой дру гой надобности. Пока в обороне сидели, то каски еще надевали исправно, а как погнали фрица да перешли свою гра ницу, то многие о касках словно забы ли. И приказы на этот счет издавались самые грозные — ничего не помогало. А будь при каске, иные бы н*ши го ловушки и по сей день остались це лехоньки... ДЕЛО КОЛЛЕКТИВНОЕ С одной стороны, была в этом пре небрежении какая-то наша, наверное, бесшабашность, форс фронтовой, что ли. Но не только. Уже после войны Я узнал, где-то вы читав, что наши каски, оказывается, были попрочней, понадежней сделанных иЗ хваленой крупповской стали. Но вот что неудачно, так это их крепление, ремешок. Вроде мелочь, а поди ж ты„. В атаке, к примеру, с разбегу бросишь» ся на землю, а каска — бац! — и нае хала тебе на глаза. И все из-за того неумело устроенного ремешка. Хоть на миг, да обзор закрыт, слепой ты в то мгновение. Приходится ру* ку с оружия снимать и поправлять кас* ку. А мгновение в бою ох как много значит. Поэтому мы, наверное, и мень» ше, чем следовало бы, уважали свои каски. ...Бывает, смотрю я иной раз в пере даче «Служу Советскому Союзу» уче* ния наших солдат... Смотрю и замечаю за собой: все клонюсь к самому экра ну, пытаясь разглядеть, не сваливают» ся ли у ребят каски на лица, не меша» tor ли, удобно ль крепятся... Медаль Везти боеприпасы вызвалось сразу несколько бойцов. Выбрали же меня. Наверное, потому, что с этой лошад кой я умел обращаться лучше других, ведь и ездить на ней больше приходи лось именно мне. Я на ней возил ору жие в ремонт и сам же чинил. То ору жие, которое, конечно, еще можно было исправить, а совсем разбитое просто списывали. Так что довоенная специальность рабочего-металлиста (правда, был я фрезеровщиком, а тут, понятно, станков не было) пригодилась и на фронте. Повозку нагрузили, что называется, под самую завязку. Ну, тронулись. А бой идет, слышу, нешуточный. Наши ребята-разведчики, шедшие впереди полка, наткнулись на немецкую часть, вот меня и послали иМ боеприпасов подаезти, пока помощь подойдет. Все вышло как-то удачно. Вначале проскочил я лощинку, потом высохшее русло какой-то речонки — дело былд в Прибалтике, местность, конечно, не» знакомая. По дороге не встретил ни одной живой души, а курс на пальбу держал. Прямо на своих и выехал. Как это, наверное, в таких случаях бывает, подоспел в самый раз. Разгрузили ме* ня, и отправился назад с тремя ране» ными. Один особенно тяжелый был, лицо серое, без кровинушки. В живot был ранен. А двое других в сознании находились, и все торопили меня: бы» стрей, земляк, быстрей. Ну, я и пого нял свою кобылку. А когда, наконец, прибыли, мой ко» мандир набросился на меня: куда, M0J1, ты так несешься, ведь раненого ей* зешь, е перепугу, что ль? Вот за эту поездку меня й награди ли медалью «За отвагу». слону. Он взял его хоботом — и в рот. Только тогда мы поняли, как звери го лодны, и давай им траву рвать. Нр разве накормишь... Опомнился Я, что надо в часть возвращаться, когда уже темнеть стало. Вена. Парад К параду мы готовились не так уж долго, но очень усердно, до седьмого пота. А маршировать-то, ножку тянуть все за эти годы разучились. Мне, например, больше ползать приходи лось, тут уж я был мастак. Наконец, парад. Ох и старался же ||, отбивая шаг, а все же чувствовал, что получается не так, чтобы очень... А тут еще венцы внесли, как говорится, свои коррективы. Они так плотно обступи ли нас, марширующих, и главное, все теснят и теснят, что соблюдать строй стало совсем трудно. Но похоже, что австрийцы всего этого на радостях не замечали, многие из них ?най себе а иликают что-то веселое н4 скрипках, так много этих скрипок... Шли мы, конечно, со своим духовым оркестром. Так вот, из-за этих скрипок нашего оркестра и слышно не было. Если мне скажи, что скрипками можно заглушить духовой оркестр, я не поверю. А тут... Наши музыканты раздувают щеки, все красные, а слышно только скрипки, од- ни скрипки. Впереди меня, от усердия высунув гзык, маршировал какой-то невысокий солдатик, по виду татарин. И так ста рательно печатал он шаг, что даже форма сбилась, а из-под гимнастерки выбился хвост белой исподней рубахи. И смех, и грех. Иной раз, особенно к Дню Победы, нет-нет да и покажут тот парад. Я сра зу отмечаю для себя: ага, вон торчит хвост рубахи —. это татарин, а следом, значит, я. Жаль только, что режиссе ры тот кадр потом вырезали. Он им красоту портит. Прага. Сорокалетие Победы Утро 9 Мая 1985 года в Праге выда лось не очень приветливым. Дул до вольно прохладный ветерок, временами принимался накрапывать мелкий, похо жий на осенний дождь. В этот ранний час у Ольшанского кладбища, где по хоронены наши воины — освободители Праги, было еще совсем безлюдно. В маленьком павильоне мы, группа мур манчан, купили у старушки-цветочницы большой букет красных гвоздик и еще какие-то желтенькие цветы — ими ока зались нарциссы. Мы уже возложили гвоздики — от нас всех — к монументу в центре клад бища с длинным перечнем солдатских фамилий и собрались уходить, когда я увидел эту женщину. Она была не из . нашей группы. В строгом темном косцо-’ .* ме, в черном платке. Женщина стояла у одной из могил, словно застыв, и стояла, видимо, уже долго. Я подошел поближе, осторожно за глянул в лицо. Меня, да и все вокруг она не замечала. Немолодая, глаза у ней были припухшие, но она уже не плакала. А просто стояла и смотрела куда-то вдаль, поверх живой зеленой изгороди. Мне почему-то показалось, что она смотрела в свое детство. Я прочел надпись на надгробии. Алек сандр Лазаревич Алферов, 1904-го го да рождения, подполковник. И дата смерти — 20-го июля 1945 года. Я как- то не сразу осознал, но что-то отлича ло именно это надгробие от многих десятков подобных, совершенно таких же. Ну как я сразу не заметил: тут бы ла фотография, заключенная в оваль ную рамку из нержавеющего металле. Й на меня смотрел подполковник Алек сандр Лазаревич Алферов. ...Перед самым О т ъ е з д о м и з Чехо словакии м ы е щ е раз посетили Оль- шанское к л а д б и щ е , Я п о ш е л к могиле Подполковника Алферова. На ней лежа ли цветы, а под блестящую рамку с фотографией был подоткнут яркий бу мажный прямоугольничек. Это была поздравительная открытка, из числа тех, что продаются в наших киосках. На ней были выписаны две цифры, через черточку: 1945—1985. Дочь поздравля ла своего отца, подполковника армии- освободительницы, С сорокалетием По беды. Ю. КОЛОСОВ, производственный мастер объ- единения «Мурманская суда- ^ верфь». 13 декабря 1985 года 8
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz