Рыбный Мурман. 1982 г. Июль.
УЛИЦА ПОЛЯРНЫХ ЗОРЬ Эта улиц# горделиво Ст*»оЫ прямоугольных глыб Пролегла #ДОЛЬ всего залйва, Повторяя «го изгиб. Мне по праву родная улииа, Йет к едсрдядо моим претензий. ...За стеной Флор Семеныч Курицын Вновь поскрипывает протезой» Он квартиру шагами меряет^ Ветерану нёрластны сны: ЭТо пушкИ в Долине Смерти Раскалились до белизны. Выручали портянки. В лужи Их маИали, стволы обматывая. Били нечисть в упор из пушен, Крыли гадов тяжелым матом. ...Мой сосед капитан Зарибов, Несомненно, моряк талантливый, Не случалось, чтоб в порт без рыбы Возвращался он из Атлантики. Он удачлив. И это правда, Но с годами, и чаще в ночь, Из блокадного Ленинграда Его кличут жена и дочь. Им ничем уже не помочь. Сахар Даурович Зарибов. Мне подумалось: наверняка Вами выловленной рыбы Им хватило бы на века. Но они в Ленинграде стылом Тихо стаяли, как снежинки. Опоздала подмога с тыла Легендарной Дорогой жизни. • Але кваждр М Я Л А Н О В Дверь напротив — там нынче радость: Сын родился на днях у Ледневых, Я о ночам верещит — порядок! етькой назван уже в честь деда он. бредний Леднев безумно счастлив, Как мечтал — родился сынок, всех соседей своей площадки В гостй он к себе заволок. 5а здоровье новорожденного Поднял рюмку Сахар Зарибов, 5а супругов преображенных, За весомую в Доме прибыль. Тост сказал Флор Семеныч Курицын, Не бросает он слов напрасно: — Может, гордостью нашей улицы Будешь, Петька, расти и здравствуй! 9 жизни многое повидали мы И трудились — все честь по чести. Довелось нам и страны дальние Прошагать с боями в Отечественную. Где бы ни были .мы и после, Как бы трудно нч приходилось, В Мурманск мы приходили не в гости, Как хозяева приходили. Понимаю, года итожить Нам пока еще не резон. Пусть и Петьке в пути поможет Свет окошек Полярных Зорь! МОНОЛОГ СЕЙНЕРА Л сейнер, мне волны qoмяли бока; Я рыбой пропах от киля до клотика, Но все-таки море Леня, старика, Считает своим способным работником. Удел моих братьев — мой личный удел, Набросив на плечи туманы и тучи, Выслеживать стаи упругих сельдей, Зубатку и пикшу из моря выуживать. Казалось бы: что мне до ваших забот,- Товарищи-люди, но я понимаю, И как вы желаете, я круглый год Студеные мили на лаги мотаю. Стучит мое сердце стальное — мотор. Едва лишь к причалу прижмешься щекою, Как снова в рыбацкий уходишь дозор И тянешь капроновый трал за собою. И снова путина, как Бородино, Несется над морем гудок мой осипший. За то, что покоя не знаю давно, Спасибо вам, люди, большое спасибо. ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ВЫПИТЬ ЧАЮ Несколько лет назад в Москве проходила выставка русских самоваров. Йривез тогда в столицу свои экспо наты и бывший слесарь Со чинского экспериментального консервного ксшбината име ни В. И. Ленина, ныне пен сионер Иван Алексеевич Дончаков. Он it? только собирает, но и умело «лечит» самовары. Многие из тех, что собраны ф его коллекции (около по лусотни), попали в его руки погнутыми, изломанными, а теперь их не узнать: Иван Алексеейич вытачивает Сгнившие от времени ручки, заменяет конфорки, паяет корпуса самоваров, строго ^охраняя стиль мастера-соз дателя. Сочинский Левша увлекается Ц сооружением макетов исто рических памятников. Из ку сочков сосны, осины, липы, самшита созданы купола церк ви, башенки, часовни знамени тых Кижей. В небольшом фла коне из-под духов «Красная Москва» расположилась нро- шечнал столярная пила. В дру гой бутылочке — замыслова тая китайсная головоломна из деревянных брусочное, соеди ненных воедино. Я был у Дончакова в пас мурный день, но пузатые самовары сияли, как десятки солнц. На некоторых из них — оттиски, сообщающие, что это изделие братьев Шема- риных. бни славились в Рос сии тем, что собрали в сво их мастерских лучших рус ских умельцев. Товар по ставлялся даже'к двору пер- ■еидского шаха. Надпись на одном из са моваров сообщала, что ме даль вручена за первое ме сто на русско-французской выставке 1899 года в Санкт- Петербурге. На другом — клеймо фа брикантов Баташевых, осно вавших свою «фирму» в 1825 году. А вот один из Первых со ветских самоваров. На его крышке вязью оттиснуто: «Пролетарии всех стран, со единяйтесь!» Овальные, прямые, кони ческие. пузатые, с вычурны ми орнаментами, русскими узорами, сто^т самовары, как гимн русским умельцам и золотым рукам реставратора Ивана Алексеевича Донча- кава. В . В О Л К О В , член Со чинского литературного объединения имени Н . Островского. шшшпшПиппймЖтмтмИ Э ? 2 д о х н о в м м T ll l ll l ll l ll l ll l l ll l ll l ll l ll l ll l ll l ll l ll l ll l ll l ll l ll l ll l ll l ll l l ll l ll i ll l ll l ll l li l li l ll l ll l lI IIIIII7 • П е р в а я проба, перж К ОН Е Ц НЕ ДУ Г А , ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ — На. Последняя, — трясу щимися руками старик вложил бутылку в здоровенную лапу полицейского. — Бери. Бери. Ёй-богу, последняя. Бери... Старик умоляюще глядел на полицейского, который ужё повернулся к выходу. — Джон... Памятью твоего отца, дай хоть глоток переД смертью... — О'кей, — Джони круто повернулся, брезгливо оттолк нул от себя старика, — надо помнить о Законе, — произнес он наставительно и вышел из лачуги. Вслед ему неслись по токи брани пополам с рыда ниями. Полицейский джип, надсадно воя на подъемах, мчался по дороге. Джони сидел рядом с водителем и бережно сжимал в рунах бутылку. Солнце не умолимо припекало. — Джони, а Джони, хочешь войти в историю? — водитель, лукаво щурясь, посмотрел на разомлевшего коллегу. — Хо чешь, а? — Ну чего тебе? — Джони лениво повернул голову. — Я тебя спрашиваю: хо чешь войти в историю? — В историю? В какую ис торию? — лениво мямлил Джони. — Ни в какой истории я не был и, надеюсь, не буду. — В историю мира. Миро вая история... Мало кому дово дится в нее попасть. Роб остановил машину по среди улицы. Через минуту оба полицейских стояли на тротуаре друг против друга. Джони удивленно разглядывал улицу. Какая ту т. еще может случиться история, да еще история мировая... — Чего рассматриваешь? Все равно ничего не увидишь, ключ к истории-то ведь у те бя, — Роб перевел взгляд с Джони на его руни, которые все так же бережно сжимали бутылну. — А про старика ска жем, что у него больше не бы ло. Что, мол, это клевета была. Джони удивленно вытаращил глаза. — Ты что замер, до тебя, видно, все еще не доходит. — Роб недовольно поморщился, взял из рук вдруг оробевшего Джони бутылку и сорвал с нее золотистый металл пробки, протянул Джони. — Пей, так уж и быть, входи в историю первым. ...Вдруг вместо Роба Джони увидел огромного Бульдога. Бульдог стоял на своих колче ногих лапах и тихонько ры чал. И тут Джони вдруг по чувствовал, что он теперь уже не самоуверенный, наделен ный властью над людьми по лицейский, а маленькая жал кая дворняжка. Ему стало страшно. От беграничной ж а лости к себе ему вдруг захо телось взвыть, но ничего, кро ме слабого поскупивания, у не го не вышло. — Смотри. Смотри... — це лая толпа детворы окружила двух стоящих друг напротив друга полицейских. Один, тф£ что побольше, жалобно пос**,*. ливал. Другой, поменьше, тихонько рычал. Потом они вдруг начали радостно лизать друг друга, тереться носами и, наконец, уснупи, мирно поса пывая. А рядом, поблескивая на солнце, валялась пустая бу тылка из-под виски. ...На другой день во всех газетах мира пестрели заго ловки, сообщающие о том, что мир, наконец избабился от давнего своего недуга, что последними его жертвами ста- ли двое полицейских, но и они уже вне опасности... М. ГАЙТОТИН, инженер. С ВОЗРАСТОМ все чаще ловишь себя на мысли, что живешь в ожидании чего-то. Ждешь суббо ты, получки, праздника, отпуска... Ждешь, когда пой дут грибы, когда выпадет первый снег или закончится эта опостылевшая всем зима... Ждешь. И не замечаешь того, что проносится мимо и уходит в нииуда, в про шлое. А оглянешься — едва волосы на голове не ше велятся — не мгновения, не минуты торопил — жизнь свою. Бывает, спохватываются — да поздно. Утекла целая жизнь, как чистый речной песок сквозь пальцы. Разные песчинки были — и черные, и белые, и про зрачные. Да только все одинаково маленькие. А раз маленькие, то и бросить не жалко горсть, др у гую. В старости лишь мудрость приходит. Когда в ру- ках-то, почитай, ничего и не осталось. Тогда начи нают ценить каждую малость из прожитого, и чер ную, и белую. D МУРМАНСКОМ ОБЛАСТНОМ КНИЖНОМ ИЗДА- ** ТЕЛЬСТВЕ вышла книга Леонида Фролова «Груз чики». Это первая книга молодого прозаика. Но тем не менее это твердый и уверенный шаг а большую литературу. Состоит книга из четырех позестей — «Благодарность», «Вокруг развода», «Карьера Васьки Кудрина» и «Грузчики». «Грузчики», несомненно, наиболее сильное и зр е лое произведение во всей книге. События повести разворачиваются в далеком поселке Хараное, где-то там, в Восточной Сибири. Это по сути небольшой разъезд, где пассажирский поезд останавливается лишь раз в сутки, и то ночью. Обитателям поселка кажется, что большая, красивая жизнь бурлит где-то далеко-далеко. Там, где сверкают огни, несется по асфальту поток автомобилей, где плещется теплое море, растут фрукты и ходят красивые девушки с чистыми, невинными глазами и загорелыми ногами. А тут — степь, ветер, мороз и широкобедрая Зинка с вольным и въедливым характером. Сюда не приез жают просто так, по доброй воле или, скажем, по распределению. «Люди сюда падают». Падают, как на дно. Кто с судимостью, кто по 33-й статье КЗО Га, кто, спасаясь от алиментов, а кто и за рублем. Как, напри мер, почтальон Фома — один из главных героев по вести. А вот бывший моряк Дронов, например, ока зался тут потому, что «вез из загранки недозволенный подарочек своей крале». Так что, сами понимаете, почти каждый здесь — тот еще орешек. Они не очень-то хорошо воспитаны, обитатели этого поселка, герои повести. И слова нехорошие говорят, и пьют, не морщась, и «по бабам шляются», и бьют, недолго раздумывая, да к тому же и больно бьют. «Шваль», одним словом, «понаехала сюда». Но в то же самое время «шваль» эта при ближайшем рассмотрении, оказывается, представляет из себя интересных мужи ков. Вот только хорошее, доброе в них так глубоко спрятано, что они и сами-то порой разобраться в се бе не могут. Наружу — одни колючки, наколки блат ные да кулаки пудовые. Но задень их за живое — выясняется, что и работать они умеют, и стихи слу шать, и любить детей, и жалеть женщин. А еще мо гут они подняться со дна незадачливой свсей жизни. А главное, не только подняться, но и помочь встать тому, кто слабее, кто упал ниже. И еще они помогут друг другу поверить в то, что уже не упадут боль ше. А вера эта — великое дело. С ней, е этой верой, они обретают силу одолеть ту мелкую, зп/ю , глупую, пьяную, ничтожную часть самого себя. Потому что ведь в общем-то хорошие они люди, эти мужики. Просто так уж жизнь у них сложилась МУЖИКИ И З Д А Н О непросто и незадачливо. Крепко побила она их своих крутых поворотах. И кто знает, каково ff-i ИМ пришлось в одиночку с ней справляться. Но онк'Ока* запись вместе. А когда такие мужики вместе, в одной бригаде работают, живут в одном поселке, парятсй в одной бане, то тут уж никакие повороты и виражи судьбы не страшны — все одолеют. О ЧЕНЬ ОНА ЧЕЛОВЕЧНАЯ, эта повесть. Жизненная, земная, без всякого чистоплюйства. И очен!» светлая, несмотря ни на что. А еще в ней — правде жизни. А выше достоинства для литературного про* изведения нет. Перекликается с «Грузчиками» и короткая повесть Ш П в 8 стр. «РЫБНЫЙ МУРМАН» 9 июля 1982 г*
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz