Рыбный Мурман. 1972 г. Август.
Леонид Горюнов прошоп большую трудовую школу —• был шахтером и авиатором, журналистом и культработ ником. Последние восемь лет им отда ны морю. В Мурманском издательстве изданы его две очерковые книжки «Морская соль» м «Морской характер»- Его рас- ^ сказы печатались • сборнике «Из океан - ' ских и морских глубин» (Москва), «Вы ше нас — одно море» (Мурманск), а также в ряде журналов м газет. В настоящее время Л. Горюнов под готовил’для издательства книгу очерков «Записки рулевого» и передал повесть в редакцию журнала «Север». Сегодня мы начинаем печатать по весть Л. Горюнова «Всего хорошего!». поздним вечером возвращался домой, засыпал в холодной постели с куском хлеба. А мать веселилась, мать забы вала о нем, о Кольке. Выучил ли уро ки мальчик?.. Не доходило до матери. Она сидела за столом с такими же, как и сама, пьяными мужчинами, краснолицыми, окутанными синева тым дымом. Они несли всякую несу разицу, хоть затыкай уши. Иногда пробовали петь. По ди-и-ким сте-е-пя-ям Забай-калья, Где зо-о-ло-то ро-о-ют в го-рах... — Эх, Настя-Настя! — вздыхал мужчина с большим лысым черепом. Настя сидела поникшая, тяжелые косы, уложенные калачом на ее ког- > н; Часть первая. ГЛАВА ПЕРВАЯ I/он Г ■ 1 Венька идет по порту. Идет на свой траулер. К просоленным н об ветренным парням, которые по четы ре месяца видят только налубу, сети, рыбу и бесконе’шый океанский про стор, но никогда не жалуются на свою судьбу. Вот он — тридцать второй при чал, следующий — тридцать третий. Быстрее на свой корабль! Где же он? Первый от причала?.. Не он. Вто рой?.. Тоже не он. Третий?.. ОнГ «Кос мос». На таком маленького в откры том океане по нескольку месадев и работают моряки. — Ты зачем? — Направлен на ваш... — Венцка осекся. Перед ним в замаслвнных флотских брюках и не менее потертом бушлате стоял тот самый длинный, что глумился над женщиной-офици- анткой в столовой на третьем этаже. Он поправил красную шаопчку на го лове и ехидно, как показалось Вень ке, засмеялся. На левом рукаве у длинного — красная повязка: вахтен ный матрос. Он с Венькой будет бон о бок работать в агоре, есть за одним столом, спать в одном кубрике. Вот так штука! —...На ваш пароход направлен, — проговорил Венька. — На наш? Матросом? Да ты шу тишь, малыш! Ха-ха-ха! — Длинный захлебнулся смехом. — Матрасом!.. Ну и комик... , Гы-гы-гы *— трясся длинный, t поочередно протирая про слезившиеся глаза костлявым кула не удержал- ком. — Чего зашелся? ся Венька. „^У* ладно-ладно... Ершнстый Топай к старпому. Он сегодня ва вах те. Венька направился к старпо*у. На душе обида. Ух, если бы он был чуть повыше ростом, он так бы встряхнул этого фитиля, чтоб клочья посыпа лись из его бушлата. Пусть тогда бы попробовал хамить людям. Ишь .ты, все не по нем. Стоп! А он, кгакется, не узнал его, а? Верно. Не узнал, иначе бы напомнил. Венька так задумался, что не за метил, как оказался (даже забыл по стучать в дверь) в каюте старпома чек. От раскрытой книги оторвалось за горелое лицо, полное, энергичное, а может, эту самую энергичность при дают быстрые» удавителыю внима тельные карие глаза. Брови у стар пома белееые, густые, лохматые. Та кие кустистые брови Венька видел только у стариков, что сидят на зава линках в летнюю пору, котда идет горячий сенокос на лугах. Старпом еще не старый, но брови у него- белые и лицо загорелое. Видно, природный южанин. На нем форменный костюм: уважает свою профессию. — Матросом, говорите? Хорошо. листо- Так... Смородин Вениамин Викторо вич. Отлично! Тезки по отцам. А во- обще-то зовут меня Григорием Вик торовичем. Фамилия — Вернов. — Старпом улыбнулся, приятно, друже любно. Посмотрел на часы. — Ну что ж, можете идти домой: на сегодня рабочий день закончен. А завтра — к восьми. Венька замялся. — Понимаете, я недавно приехал... — Тоже не плохо. Сейчас получите белье. Спать пока будете в корме: теплее. Перед выходом в море в носо вой кубрик переберетесь. — Вернов легко встал. — Пойдемте... Чистое-чистое, хрустящее белье по лучил Венька. — Скучно станет — сходите к Валькову, вахтенному матросу. Весе лый парень... — продолнил говорить Вернов. «Куда уж веселее», — отметил про себя Венька. Неужели он не узнал? А что, все может быть» пья ный не очень-то запоминает. Ну его к лешему, этого Валькова. Вот стар пом, старпом совсем другой человек; «моя фамилия — Вернов». Хорошо, если он ее оправдывает. Наверно, оправдывает: глаза у нзго заботли вые. Да и говорит он с человеком просто. Тщательно расправлял простыни Венька, а потом с открытыми глаза- м* лежал и смотрел в подволок. Вре мя от временя покачивался траулер от волн,: нагоняемых проходившими мимо судами. «Космос* ударялся о стальной корпус своего соседа, по- громыхетал. С счастливо замираю щим сердцем прислушивался новичок к легким всплескам волн за бортом. Так в ветреную погоду хлюпают волны о старые сваи. Из милиции пришла бумажка. Все узнали, что «матрос Вальков Нико лай в нетрезвом состояния хулиганил в столовой. Избил граждгашна». — Да-a. Нда-а. Некрасиво, — раз водили руками командиры. — Обще судовое собрание надо провести. Моряки заполнили салон. Тут же за столом среди товарщцей сидит Вальков, тихо* сгорбившись; он ни на кого не смотрит, вид у него подавлен ный, мол, какое вам до меня дело, работаю же в море, кажется, пе хуже других. А что еще надо литросу? Ко нечно, так всем не скажешь. Они са ми во всем неплохо разбираются, са ми все видят. Но почему они затева ют собрание? И капитан же в отпуск уехал, все равно без собрания не об ходится. Есть на это судовой коми тет. Специально, чтоб расчехвостить или похвалить. Он, Вальков, для по хвал не рожден, его. знай, только драят, с песочком, как судовсй коло кол. Вначале неприятно, совестно как- то было, а сейчас чем чаше ругают, тем больше хочется грубить. ...А ког да-то он и капли в рот не мог взять горючего зелья. Мать пила, крепко пила с незнакомыми муниинами, вы проваживала Кольку погулять на ули цу. Уходил мальчишка из дому, бро дил по городу как неирикаянный, да-то красивой голове, даже в про куренном воздухе сохраняли антраци товый блеск. Сбоку видна розовая мочка уха, шея мраморной белизны, курносый нос. Она и в этом чаду вы глядела молодо. — Эх, Настя-Настя! — Что тебе Настя, на хвост соли насыпала? Зачем вздохи? Кому они нужны?! — Ни за что ты, Настя, отбухала десять лет, ни про что, Настенька... Ей богу, дураку басни... — Замолчи ты! Не береди мою ду шу! Не береди, прошу тебя... — Коль кина мать багровела, роняла кулак на стол. — Нет, — не унимался лысый, — где же справедливость? — Прекратишь ты, в конце концов, или нет?! Мне противно, понимаешь, противно... Свет не мил. А ты еще рвешь мои последние нервы. — Ку лак снова упал на стол. Упала и кра сивая голова, затряслись плечи. Колькина мать плакала. Она могла все: и плакать, и петь грустные пес ни, и часами сидеть, не проронив ни единого слова, и зло ругаться на единственного сына, будто он в чем- то виноват, будто все виноваты в том, что «нет справедливости на свете». Единственное, чего не могла Настя Валькова, — это смеяться. Давно на ее лице никто не швдел улыбки* веч но грусть, обида, теска. И заливала Настя глотку, успевшую стать луже ной, проклятой «московской». Одер гивали Настю, срамили. Ничего не помогло. Спилась Настя окончатель но. Сына поучала: «Выпей граммоч- ку, веселей станет; Опасайся людей: люди — волки. Съедят и костей не оставят». В школе Кольку учительница отчи тывала за то, что книжку не открывал дома. Учителя становились Кольки ными врагами. Мальчик пробовал ве сти с ними «войну» — огрызаться. Ничего не вышло. Объявлял бойкот — молчал, как в рот воды набрал. Измучились в учительскую вызывать. Тогда Колька бросил и школу, и мать, и город. Все как есть бросил, укатил на поезде куда глаза глядят. Долго скитался. Каких только работ не пе ределал. Быстро уходил: схватывал ся с начальством, грубил товарищам. Уходил Колька, шел изучать другую специальность н там не уживался: трудный характер. Что плохо — и удержать-то не могли всем коллекти вом. Как заладит: «Со мной поступи ли несправедливо». Вот пойми, раз берись, докажи. Измытарился Коль ка» груб стал. А это собрание ему не страшно. Как обычно, поругают. На «Космосе» Вальков восьмой месяц, третий раз виновник собрания. А толку-то, толк такой от этого? Поднялся Дрнф — так зовут всех мастеров лова на средних рыболов ных траулерах, — шустро поднялся старик, провел рукою по седому ежи ку волос, поднял свое крупное лицо к людям: — Гм-м... Хлопцы, вы знаете, за чем мы собрались? Вот тут бумажеч ка пришла, недоброжелательная бу мажечка... из милиции. Сами пони маете, хлопцы,., драка, в обществен ном месте, драка, хлопцы, ь столо вой. — Дриф поглядывал на согну тую голову Валькова. — Дело серьез ное. Человек, хлопцы. Помочь надо человеку... Советом, конечно,., де лом. Не то что как раньше... С бухты барахты... А так, попроще, по-товари щески. Иль, может, сам сначала ска жет, а? Послушаем. — Крепкая ла донь прошлась по седому ежику. — Расскажи, Вальков, за что ты муж чину избил в столовой? Ну, давай не стесняйся. Там, небось, не стег нялся. Сел старик с видом исполненной своего общественного долга, долге председателя судового комитета. Сел. а сам думал: «Паршивец, ни себе по коя, ни людям. Учат-учат дурака и все как об стенку горох. Нет, такого могила исправит. Он-то и глазами зыркает не по-человечески. Волчья отрава. Поздно учить, сам кого хо чешь и чему хочешь научит. Раньше надо было зажимать меж ног де ремнем, ремнем хорошенько, чтоб не ослушивался. А теперь поздно, пожа луй...». Медленно встал Вальков, ни на ко го не взглянул, в стол потупил глаза. Избил мужчину. Какого мужчину? Где? В столовой. Вроде бы такого не было. Пацаненок какой-то подвер тывался под горячую руку, а чтоб мужчина., не припомнить что-то. нет не было мужчины. Уж во всяком случае он бы за помнил. Тем более, говорят, избил Как это можно избить и не помнить" Чепуха. Врут. Или в милиции врут или Дриф врет. Кто-то врет. — Все вы врете! — отрезал Валь ков. — Врете вы все. Ясно?1 — Он яростно сверкнул глазами в сторону Дрифа. — Седину нажил... — Гмм... Прошу не хамить. Валяй дальше. — Нечего мне валять. Дурака что ли? Дымили матросы, думали* дамку каждый свою. — Дурака не надо. А за что в ми лицию попал, расскажи. — Так бы сразу и сказал. — Валь ков переступил с ноги на ногу, обвел взглядом молчаливую братву. — Пи во с Мишкой Ковалкиным, с корешем, пили в столовой. Официантке не по нравилось. Хвост трубой и... на нас. Пыл-то старушкин нужно было при остановить. Нервы у нее не казенные. Ну мы ей: «Маманя, маманя...» Ей это не понравилось. Видите ли, прин цесса в белой куртке объявилась. Вот и вся историн. А насчет мужчины, извините, загибаете. Вальков сел, деловито, невинно. Струился дым, клубами валил над лохматыми шевелюрами. — Гм... Зря ерепенишься. Вальков. Зря. Точно гжэрю тебе. Венька ерзал на диване, соседи подметили: куда это годится, словно на гвоздях парень. . Как же сказать? Едва пришел: на судно и на тебе — такая история. Венька, как бывало на уроках в классе, потянул руку кверху: — Можно мне? Все повернули головы в Венькину сторону. Дриф в недоумении. Старики мол чат, а этот цыпленок мораль собира ется читать. Но, пожав плечами, с ка ким-то удовлетворением сказал: — Пожалуйста, хлопец,.. — и по тер ежик крепкой ладонью. Очень волновался Венька. — Врет!.. Но не Кузьмич врет и не милиция. Вальков врет. Конечно, он не мужчину ударил, меня стукнул. Тогда он считал это справедливым. Валькову не понравилось, что пожи лая женщина попросила его из столо вой. Вполне справедливо попросила. А он? Продолжал пить водку, к тому еще насильно усадил за стол офици антку и предлагал ей стопочку. — Венька пересилил волнение. — Не понравилось Валькову, что вступи лись за женщину... Все у меня. Теперь смотрели на Валькова осуж дагоще. Сгущался дым под подволо ком. — Вальков... — Дриф движением руки попросил встать проешшвше гося. — Так это ты там был? Не знал я... Надо было сильнее оттянуть. А сказал он правду. Судите. Не признаться нельзя было: этот юноша так искренне, так убедительно говорил, что поверили именно нович ку, а не ему, Валькову. И не стоило рыпаться. Правильно сделал, что под твердил. Оно на душе будет легче. (Продолжение следует)
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz