Рыбный Мурман. 1964 г. Февраль.
V T P O M , выйдя из дома, а по- V встречал своего давнишнего хорошего приятеля дрнфмейстера СРТ «Локатор» Геннадия Федо ровича Бажина . Нам было по нутн, и мы неторопливо пошли по улице в сторону порта, на хо ду разговаривая о том, о сем. «■!На перекрестке улиц Проф союзов и Ленинградской дорогу нам перерезала веселая, шумная колонна пионеров из летнего го родского лагеря . Впереди шел горнист, светловолосый крепкий мальчуган лет девяти—десяти. Он то и дело вскидывал к губам свой сверкающий пионерский горн € >трепетавшим красным вымпе лом и посылал в него торжест вующий клич. Он н сам был подтянут, тор жественен и неотразимо красив, этот маленький горнист, гордый и счастливый оказанной ему вы сокой честью. Колонна уже далеко ушла вперед, а мы с Бажиным все еще смотрим ей вслед, и оба чему-то улыбаемся. ' — Славный народ, эти ребя тишки, — вздохнув, говорит мой ^путник. — А какой горнист! Орел! Некоторое время мы шагаем молча, потом он раздумчиво го ворит: — Смотрел я сейчас на этих ребят, и вспомнилась мне одна давнишняя история... Ты не очень спешишь? Я сказал , что у меня в запасе есть еще полчаса, и мы пошли в сквер, что против гостиницы «Арктика». Присели на ближай шую скамейку недалеко от памят ника жертвам интервенции, заку рили. — История эта, — начал Б а жин, — может, и не очень уж значительная, но она почему-то крепко врезалась мне в память. Было это лет пять или шесть тому назад , я тогда еще матро сом ходил на СРТ «Скат». Суде нышко ничего, подходящее, обо рудовано, как следует, а про мышляли мы так себе, как гово рится, серединка на половинке. Может быть, потому, что еще не сработались между собой, народ на суДне подобрался как будто неплохой, а вот единого, настоя щего экипажа еще не было. В каждом деле зачин, говорят, дорог. Как поднимешься утром с хорошим настроением да возь мешься за дело с легкой рукой, веселым сердцем, так оно и пой дет колесом на целый день. А выйдешь на палубу по утру злой, расстроенный и вообще не в се бе — наверняка все из рук пова лится, все пойдет вкривь да вкось. Это уже первая приМета. У нас на «Скате» почти к аж дый день начинался хмуро, нена- с тли во 'и как-то тоскливо. Редко услышишь по утрам в кубриках смех, веселую шутку, а все боль ше ворчливую перебранку из-за портянок, сапог, ватников, сло вом, по самому пустяковому по воду. И тон всему этому задавал , как ни странно, старпом Вадим Ни колаевич Шуманский, который как раз в эти утренние часы сто ял на вахте и должен был под нимать команду. Шуманского у нас недолюбли вали и не только матросы, но и штурманы, и механики. В прош лом военный моряк, лейтенант, он был демобилизован из флота то ли за какие-то неблаговидные по ступки, то ли по служебному не соответствию — так все погова ривали. Работу в промысловом флоте он, видимо, считал для себя уни зительной и относился ко всему и ко всем нам свысока, с обидной снисходительностью. Н а его мя систом лице как будто навечно пристыло брезгливое, недоволь ное и обиженное выражение. А по утрам, когда Шуманский спускался в наши носовые кубри ки и делал подъем, к этому вы ражению брезгливости и недо вольства всем добавлялось еще раздражение чем-то обиженного человека и тогда, сам понимаешь, ласковых слов от него ждать уже не приходилось. Он обходил один за другим все три кубрика и отпускал какие- нибудь язвительные замечания, иногда для большей выразитель ности зажим ал нос. Он считал се бя настоящей флотской косточ кой, а всех н а с — морскими черно рабочими, пропахшими рыбой и ворванью. -v В нашем кубрике блестящий Вадим Николаевич почему-то счи И. Гагарин Р А С С К А З Ъ ш ь Ш Ю б тт. тал необходимым уделять персо нальное внимание матросу Селю- ннну. — Ну как, вербованный, — с издевкой спрашивал он, — что сегодня снилось — поросенок или целая свинья, которую ты купишь после рейса? Селюнин, самый старый из нас матрос, — ему было уже 38 лет — обычно отмалчивался. Вообще это был молчаливый, тихий и, должно быть, не очень удачли вый в жизни человек. В море он оказался случайно, а, может быть, пошел в плавание, чтобы поправить свое материальное по ложение — нам он нечего о себе не рассказывал, держался замк нуто, в стороне ото всех, работал, как все новички, неумело, но ста рательно, В его сухощавом уста лом лице с глубоко запавшими глазами мне иногда виделась к а кая-то тоскливая боль одинокого и несчастливого человека. И вот этот самый Селюнин од нажды удивил нас всех. Когда Шуманский, не отличавшийся, видимо, чувством меры и з ап а сом остроумия, снова спросил его, что ему снилось, поросенок или свинья, Селюнин поднял голову и серьезно сказал: — Нет, хуже, товарищ старпом. Сегодня почему-то вы мне при снились. У Шуманского в ту минуту был такой вид, точно его обухом по голове огрели. Выпучив глаза, он бессмысленно смотрел на «вербованного» и не знал, что сказать, что делать. А делать и в самом деле было нечего, приш лось молчаливо скушать пилюлю и сердито хлопнуть на прощанье дверью. И тогда впервые я услы шал в нашем кубрике дружный, веселый, заразительный смех. Не смеялся только один Селюнин, он по-прежнему одиноко держался в стороне ото всех. — Ну, теперь ты, старик, дер жись, — сказал ему боцман П а вел Загребнн. — Теперь он тебя начнет кушать по частям, с солью, с перцем. — Подавится, — равнодушно сказал Селюнин. — Филе во мне мало, кожа да костн. А через несколько дней он уди вил нас еще больше. М НЕ никогда не забыть того апрельского раннего утра. Накануне мы все порядочно-таки вымотались, последние сети вы бирали уже в первом часу ночи и только, наверно, часа в два зверски усталые, но довольные своей рыбацкой удачей завали лись на свои койки. Но спалось мне в ту ночь поче му-то плохо. Сначала долго воро чался, никак не мог заснуть. Должно быть, сказывалось все еще не остывшее нервное напря жение трудного дня. А потом, когда заснул, то и во сне все время чувствовал, что это был не настоящий глубокий сон, а какая- то зыбкая и вязкая дремота. И вдруг в этот зыбкий неося заемый мир сновидений ворвался бодрый, призывный звук пионер ского горна, и я тотчас проснулся, удивленно приподнял голову с подушки. — Что это? Сон? Слуховая гал люцинация? Но нет, вот снова послышался все тот же отрыви стый, рокочущий звук горна, точь- в-точь такой же, как бывало по утрам в нашем пионерском лаге ре на берегу тихой, сонной речки Быстрица. Сейчас звуки горна неслись откуда-то сверху, с палу бы. Это было загадочно, неверо ятно, Это было похоже на сон. Одним рывком я спрыгнул с койки, торопливо натянул штаны, всунул ноги в чьи-то сапоги и загромыхал по трапу на палубу. Он стоял в нескольких шагах от носового капа спиной ко мне, но я его сразу узнал. Это . был. .«старик* Селюнин... Вся увиден ная мной картина была так уди вительна, фантастична, что я з а стыл на месте, не в силах поше велиться н оторвать глаз от это го чудного горниста. А он, крепко упершись ногами в палубу и запрокинув уже тро нутую слегка изморозью седины голову, посылал высоко в небо отрывистый, призывный клич своего горна, и это было похоже на клекот какой-то небывалой, невидимой птицы. Нет, никогда еще здесь, под этим сумрачным небом, на этой зыбкой, изрытой волнами холод ной равнине Северной Атлантики не раздавалось еще такой удиви тельной, неповторимой музыки» музыки нашего пионерского дет ства. И, казалось, даже само море притихло, удивленное и зачаро ванное. А потом, много поэже, кто- то из матросов клялся и божил ся, что своими глазами видел, как какой-то не в меру любопыт ный дельфин подплыл к самому нашему борту и, высунув из воды острую голову, долго прислуши вался к диковинным звукам, а по том нырнул под корму и исчез. Не знаю, что при этом испыты вал изумленный дельфин, но про себя могу сказать определенно: это были незабываемые минуты, одни из тех немногих светлых и радостных минут, когда взрослый человек на какое-то мгновение вновь обретает уже невозврати мое детство с его детскими радо стями и детскими печалями, и тогда на душе становится легко, просветленно и чуточку грустно. Что бы стоила вся долгая чело веческая жизнь, если бы время от времени нам не перепадало не сколько вот таких драгоценных минут, И мы стояли на палубе, слов но завороженные этой простень кой, примитивной, всего в два такта , и такой хватающей за ду шу песенкой пионерского горна. Я смотрел на своих товари щей по работе, которых, казалось, хорошо узнал за эти два месяца трудного плавания, и вот только сейчас увидел в их обветренных, задубевших лицах то новое, по таенное, чего не замечал раньше. Рядом со мной стоит наш боц ман Павел Загребин, он слегка склонил голову к плечу, словно прислушивается к себе, к той му зыке, что поднимается из самых сокровенных глубин души, и по скуластому, широкому его лицу блуждает , как солнечный зай чик, застенчивая улыбка. У дрнфмейстера Никифора Ко жина внезапно куда-то исчезли резкие, глубокие складки в угол ках губ, и все его сухое, крем невое лицо как будто оттаяло, стало добрей и моложе. А рыбмастер Михаил Пузырев, всегда такой суетливый, горла стый, особенно по утрам, почему он сейчас так тих и задумчив? Может быть, ему тоже вспомни лось далекое пионерское детство, а может, он увидел грустное ли цо своей Нади, которую он, не трезвый, перед самым отходом в рейс обидел тяжело и несправед ливо? И где найти такие особен ные слова, чтобы она поверила его письму и простила его. Но больше всего меня занима ет этот удивительный горнист Селюнин. Откуда у него взялся пионерский горн? Почему он се годня вышел на палубу и начал трубить? Что за всем этим скры вается? Я смотрю на его запрокинутое худощавое, со впалыми щеками лицо, и оно кажется мне непри вычно строгим и еще более, чем всегда, грустным. Удивительный человек, надо сойтись с ним по ближе, д у м а ю т . \Л В ЭТО время раздается вы- “ сокий, пронзительный голос старпома Шуманского. — Это что еще за детская са модеятельность, — кричит он. — А ну, марш все по местам! Никто не отозвался, не с я а з м ни одного слова, все молчали. Но в самом этом каменном молча* нни был такой заряд гнева, что Шуманский, не на шутку стру** нувший, начал кричать своим вы* соким, бабьим голосом: — Разговорчики! А ну, расхо- дись по своим местам. Дрифмей- стер, чего стоишь, начинай вы*, борку. Все молчали. В эту минуту на палубе моявил* ся капитан. — Вадим Николаевич, — под- черкнуто спокойно и холодно скф* зал он своему старшему помощи нику, — сдайте вахту третьем# Разъяренный, весь переполнен ный какой-то непонятной, стран ной злобой, он подбегает к Селю- нину вплотную, точно собирается его ударить, и вдруг выхватыва ет из опущенной руки побледнев шего матроса пионерский горн, размахивается и бросает далеко за борт, — А-а-ах! — вырвалось, как из одной груди, у всех нас, молча ливо застывших на палубе. Не отрывая глаз, мы следим, как долго, нестерпимо долго се ребристый горн со вспыхнувшим язычком пламени пионерского вымпела чертит в воздухе свер кающую дугу и медленно, как бы нехотя погружается в волну. Большая, тяжелая чайка камнем падает на воду, как будто хочет вырвать у моря эту диковинную, невиданную рыбу с огненным плавником и, обмочив крылья, с криком взмывает ввысь. На какое-то мгновение мы все точно окаменели, наступила т а кая тишина, что я отчетливо слы шу, как гулко, тревожно колотит ся в грудной клетке сердце мое го соседа. Такая тишина бывает перед грозой, перед штормом, ког да воздух так плотно сжат, спрессован, что нечем дышать. Я взглянул на Селюнина и по чувствовал, как тревожно ше вельнулось мое сердце. По его бледному, перекошенному болью лицу, как тень, пробежала мелкая судорога. Сж ав кулаки, он шагнул к Шу- манскому, секунду-другую с не навистью и удивлением смотрел на него. Потом тихо, внезапно ох рипшим голосом сказал: — .Эх вы! Вы, наверно, и роди лись сразу таким — со вставным деревянным сердцем, — и, круто повернувшись, скрылся в раскры той двери капа. Шуманский, видимо, уже понял, что зашел слишком далеко, но все еще хорохорился и петушился. — Дитягко нашлось, — с натя нутой усмешкой сказал он. — Слюни распустил, игрушку, ви дишь ли, у него отняли. штурману и зайдите ко мне в к а юту, — И, повернувшись к нам, коротко распорядился: — А вы, товарищи, давайте за работу. Время не терпит, к вече ру ожидается шторм. ч Потом неторопливым, спокой ным шагом направился к полуба ку, спустился в наши кубрики. И я понял, что он уже все знает и сейчас будет разговаривать с Се- люниным. Тут загрохотала лебедка, на чалась выборка вожакового тро са, и мы, зябко поеживаясь, ста-: ли расходиться по своим местам. Наступил новый трудовой день, и все чаще вглядываясь в мед ленно приближающуюся к судну длинную гряду розоватых кухтыч лей, поддерживающих на плаву невидимые в толще воды сети, мы уже Догадывались, что этот день снова обещает нам нелег кую рыбацкую удачу, которую не так-то просто вырвать у моря. Внезапно Бажин оборвал свой рассказ и долго, занятый какими- то своими мыслями, смотрел на расстилающуюся впереди свинцо вую полосу залива , которую неу томимо распахивают и юркие, стремительные катера, и морские буксиры, выворачивающие перед собой кипенно-белый бурунный пласт, и неторопливые рыбацкие тральщики, и гордо поглядываю щие на них океанские корабли. Как всегда, было шумно и тесно на этой узкой прибрежной пои лоске необъятного моряцкогб поля. а — Ну и что же произошло дальше? — спросил я умолкнув* шего рассказчика. — Д а ничего такого особенно го не произошло, — не сразу 0 как бь^нехотя сказал Бажин . — Неужели Шуманский так и остался у вас старпомом? (Окончание на 4 стр . ) . « РЫБНЫЙ МУРМАН» 16 февраля 1964 г. 3 стр«
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz