Рыбный Мурман. 1961 г. Июнь.
Рассназ — С чего я начал свою мор скую «карьеру»? Илья Николаевич Анохин, мо лодой капитан среднего рыбо ловного траулера, сначала заду мался, а потом, вдруг улыбнул ся и, хитровато глянув на ме ня, сказал: — С сухарей на чал. — Сухарей?! Каких сухарей? — Да обыкновенных, черных сухарей. Впрочем, это были сухари, пожалуй, не совсем обыкновенные. Капитанские. — Капитанские? Никогда не слышал. Это что, особый сорт? Илья Николаевич снова как- то загадочно улыбнулся. — Да, сорт, можно сказать, редкий. Больше я уж таких не встречал. И он рассказал мне малень кую историю об этих «капитан ских» сухарях. Вот она. — Еще задолго до нашего отхода на промысел в Север ную Атлантику, — начал Ано хин, — я, как, наверно, и каж дый новичок-«салага», начал волноваться и всячески пере живать: Ъ примет ли меня мо ре, не окажусь ли я слабаком, не поддамся ли этой страшной морской болезни? На все мои осторожные рас спросы бывалые матросы, хо дившие в Атлантику не одну экспедицию, отвечали такими шутками, от которых станови лось совсем не по себе. Только наш рыбмастер Семен Васильевич Куварзин, человек уже пожилой и семейный, ска зал мне однажды: — Брось-ка ты, парень, пона прасну мучиться. Подумаешь, невидаль какая — морская бо лезнь. Ну, может, день—два и «побьет» тебя морс, да ведь все равно отступится. Если, ко нечно. сам распускаться не бу дешь. Потом, оглянувшись, — мы •стояли одни на палубе, — доба вил тише, вроде, как по сек рету: — Даже наш капитан, даром что второй десяток ходит в Ба ренцево да в Атлантику, и тот подвержен бывает морской бо лезни. — Не может того быть! Что бы самого капитана и море би ло. да это же... Я не знал, что сказать. Это было что-то непонятное для ме ня и странное. Должно быть, разыгрывает меня старик, по думал я и недоверчиво посмот рел на Куварзина. Но тот был по-прежнему непроницаемо доб родушен и необычайно разго ворчив. — Мало ли чего не может быть. Человек-то вроде рожда ется не по какому-нибудь мор скому заказу. Какое-то там паршивое среднее ухо не соот ветствует истинной морской оси и, пожалуйста, бьет того чело века море и все тут. А человек не согласен, понимаешь, ни в какую не согласен. — Но что же он может сде лать? — Человек все может, — строго сказал Куварзин. — Ес ли он задумал ходить по морям, то и этот самый крен в сред нем ухе убрать может, сделать, одним словом, морскую по правку^ — По-вашему, и Дмитрий Фе дорович тоже делает морскую поправку? — спросил я у Ку- варзмна, имея в виду нашего капитана Крутова. — А как же, непременно д е лает, — серьезно и убежденно сказал Куварзин. — Но каким же образом? — допытывался я. — Ну, он уж средство такое внает. На то он и капитан. - И как я ни бился, ничего бо лее ясного и определенного вы тянуть из старого рыбака не удалось. Но, странное дело, эти его довольно туманные и зага дочные рассуждения хотя и ма ло просветили меня насчет при роды коварной морской болез ни, но как-то успокоили. Я стал меньше задумываться и сомневаться в себе. А тут вскоре и подоспело время распрощаться с берегом. Море встретило нас на редкость спокойно и приветливо. И оно совсем, совсем не походило на те грозные и бурные, на те свер кающие ослепительной красо той моря, которые я видел до тех пор только на цветных вкладках журнала «Огонек». Все было как-то проще, буд- ничнее и величественнее. Я пол ной грудью дышал чудесным морским воздухом, чувствовал, как под ногами ходит упругий накат волны и впервые искрен не порадовался, что с этим кап ризным средним ухом у меня, должно быть, обстоит все в по рядке и нет явных отклонений от «морской нормы». Но первое впечатление, хотя и самое яркое, не всегда быва ет слишком устойчивым. В этом мне пришлось убедиться и до вольно скоро. Не прошло и суток, как по года резко изменилась. Откуда ни возьмись, налетел вдруг шквальный ветер и пошел гу лять с посвистом по зыбкой равнине моря, срывая вспенен ные гребни волн. И я увидел совсем другое * море — грозно вздыбленное и страшное. Это случилось со мной на вторые сутки плавания, в два часа ночи, когда подошла моя очередь стоять за рулем. Прав да, одному мне штурвал еще не доверили, и я вышел на вах ту в паре с Иваном Еляскиным, здоровенным, добродушным верзилой, которого все на суд не звали «Полтора-Ивана». «Полтора-Ивана» еще в пер вую нашу вахту, .когда лицо моря было ясным и спокойным, обучал меня штурманскому де лу по-своему — коротко и вы разительно. — Ты у себя в колхозе, не бось, привык ездить на санях, — с ленивой усмешкой говорил он — Ну и, стало быть, зна ешь, как править лошадью? — Как не знать, знаю, — улыбнулся я. — И как же ты правил? — Вожжами правил. — Вожжами? Умница. — Ну, и здесь чувствуй себя, как в санях. Скажет тебе штур ман довернуть на два градуса вправо, ну и крути вправо, на до влево — валяй влево. Вот тебе и вся... астрелябия. У Ивана действительно все выходило удивительно просто и ловко, что на словах, что на деле. Стоял он за штурвалом, словно влитый в палубу, тяже лый, неподступный, как мону мент, и только изредка с не брежной и ленивой грацией ше велил колесо штурвала, но суд но. подчиняясь его воле, спо койно резало волну, и стрелка компаса, казалось, застыла на нужном делении. Но стоило только мне встать на его место, как тральщик, словно норовистая лошадь, на чинал рыскать из стороны в сторону, глубже зарываться в волну, и весь его корпус содро гался от качки. — Ну, опять понес «по коч кам», — добродушно говорил Иван и, положив, свою широ кую ладонь на обод штурвала, одним—двумя небрежными и ленивыми движениями «уемн* рял» рысканшее судно... Но на этот раз он даже не допустил меня к штурвалу и на мой вопросительный взгляд только буркнул: ' — Стой тут, сбоку. ' Таким я его еще и не виды вал. Он весь точна переродил- .ся, стал серьезнее, собраннее, и всю его напускную лень, как ветром сдуло. Да и вахтенный штурман Володя Ярцев, совсем еще мо лодой парень, любивший «по травить» в салоне, сегодня был деловито озабочен и хлопотлив. Я же «стоял сбоку», как мне было приказано, и в самом де ле чувствовал себя как послед ний пассажир — «сбоку-припе- ку». В этот момент, когда сто ящие рядом со мной и штур ман и рулевой вступают в борь бу со штормом, я оказался не нужным и лишним. Что может быть обиднее? Точно подслу шав мои мысли, «Полтора-Ива на» покосился на меня и ска зал: — Держи штурвал. Я заку рю. Курс 276. Сколько с ем е н и я стоял за рулем, трудно сказать, может, 10 минут, а, может, и все пол часа. Все мои мысли, вся воля были прикованы к этой дрожа щей стрелке — удержать ее на месте, не дать соскользнуть с заветной черты. А это при руч ном управлении, да еще в на чавшийся шторм, не так-то про сто. Но пока все шло хорошо, и я с каждой минутой чувствовал себя все уверенней и спокой ней. Пока черт меня не дернул всего лишь па какое-то мгнове ние оторвать глаза от перека тывающейся картушки компаса и глянугь в окно рубки. То, что я увидел в сумрач ном, мглистом свете апрельской полярной ночи, ошеломило, по трясло меня и... погубило. Пря мо на нас, на наше судно, с грозным ревом и грохотом на двигалась гора воды, словно кипящей лавы, вот-вот она об рушится на наше жалкое суде нышко и раздавит, как скор лупку. Я обомлел, не в силах шевельнуть ни рукой, ни но гой. И... выпустил штурвал. В ту же секунду, почувствовав удар в грудь, полетел далеко в сторону и ударился головой, как потом оказалось, в дверь рубки. Но перед тем, как по терять на минуту сознание, я еще услышал гневный выкрик Ивана: «Ат, ты, астрелябия чертова!». Когда я очнулся и открыл глаза, первым, кого я увидел, был капитан. Он стоял надо мной у распахнутых дверей рубки. — Жив? — спросил он и, улыбнувшись, добавил: — От крывать двери головой не все гда удобно. Наш капитан всегда был вежливым и остроумным чело веком. Но обладал, кроме то го, еще одним драгоценным ка чеством — душевной чутко стью. И он, только мельком взглянув на меня, сразу понял, в каком состоянии я нахожусь. А состояние мое, сами пони маете, было не из приятных. Кое-как поднявшись на ноги, я сначала дико озирался, пока до меня не дошло, что в ходо вой рубке все осталось по-ста рому, как будто ничего и не случилось. По-прежнему, точно вросший в палубу, стоит за ру лем . сердитый, насупившийся Иван Еляскин, а штурман Во лодя Ярцев, склонившись над освещенным квадратом карты, раскинутой на столике в глуби не рубки, показывает что-то только что подошедшему капи тану. Выходит, что и в самом де ле, несмотря на шторм, ничего такого особенного не произо шло, и мне вовсе незачем было стучаться головой об дверь. Да, окружающий меня мир не изменился. Но вот со мной... Со мной что-то такое случи лось. Глаза мои точно заволок ло густым молочным туманом, . в голове шумело, и к горлу под ступала противная тошнота. Я был разбит, подавлен физиче ски и морально. Море меня не приняло — это было ясно. От моей прежней, мальчишеской самоуверенности не осталось и следа. Я стоял, весь обмякший, снова сбоку штурвала, но боял ся поднять голову. Я теперь лись свинцом, и я ни за что не мог оторвать их от палубы. Вот она опять надвигается с грозным ревом, эта страшная разъяренная гора, вот она уже нависла над полубаком. Сейчас все будет кончено. Зажмурив глаза, сцепив зубы, я решаюсь — будь что будет — и делаю первый шаг навстречу ветру. — Держись за леера! — слы шу за спиной капитанский го лос, и в ту же секунду меня накрывает прокатившаяся с ка ким-то шипением и плеском волна, я чувствую, как палуба куда-то проваливается из-под ног, меня, точно резиновый кух- тыль, высоко подбрасывает вверх и тут же снова бросает на палубу. — Жив? — кричит мне капи тан и тянет меня за руку. — Жив! Жив, черт возьми! — во всю глотку ору я. Какое- то странное возбуждение охва тывает меня. Теперь мне уже ничего не страшно: раз не взя ла первая волна, не возьмет и вторая. И я бессмысленно и ди ко, пьянея от собственной храб рости, кричу и матерюсь тзк, как никогда еще не ругался в жизни. Капитан смотрит на меня и хохочет, хохочет мой капитан! Славный он человек! Мне в эту минуту так и хочется броситься ему на шею. Но он уже подает веселую боевую команду: — Вперед, Илюша, бегом! И я вслед за ним. делаю первую перебежку, потом вто рую... И мне ничуть не страш но, ничуть. Пусть свирепству ют и ветер, и волны, теперь я крепко стою на ногах, не со бьешь. И мы с капитаном наводим порядок на палубе, подводим дополнительные крепления, еще раз проверяем, насколько проч но задраены оба трюма. Но, по правде сказать, особой нуж ды в этом и не было, все при- найтовано и задраено, как сле дует. И я уже много позже по нял, что эту вылазку капитан предпринял, собственно, ради меня. Сколько времени мы были на палубе? Десять, а, может, пятнадцать минут, не пбТиню. Одно помню — в рубку я вер нулся уже совсем другим чело веком. Все на мне. до нитки, было просолено морской вол ной, и я был счастлив, как ни когда в жизни. Вдруг страшно захотелось ку рить, хотя никогда по-настоя щему я и не курил, таи, бало вался иногда. — Разрешите папироску, Дмитрий Федорович, — попро сил я стоявшего рядом со мной капитана. Он улыбпулся и д о стал из кармана... горсть суха рей. — Вот уж третьи сутки, как бросил курить, — сказал он. — Перешел на сухари. Отвлекают от курева. — Отвлекают от курева? — удивился я. — А я-то думал... — Что ты думал? — Так, ничего, — сказал я и, взяв у капитана сухари, начал их грызть один за другим. Черт возьми, должно быть, я здоро во проголодался после прогул ки по палубе, и эти капитанские сухари мне показались вкуснее всяких булочек и печенья. Но их было мало*. Я пошарил в кармане бушлата и — вот уда ча — нашел еще несколько сов сем размокших от морской вол ны сухарей. Нет, это были не просто сухари, они придавали мне бодрости, возбуждали сме лость и энергию, они, казалось, были замешаны на каких-то особых дрожжах. Таких я уже никогда больше не пробовал... Анохин помолчал и затем, как бы извиняясь, сказал мне: — Должно быть, я увлекся, .И, конечно, сами понимаете, дело тут не только в сухарях. Но вот прошло столько лет, я уже сам стал капитаном, а тот неповторимый, особенный вкус тех сухарей и сейчас еще чув ствую на зубах. — Ах, какие это были суха ри! — и, чуть помедлив, он до бавил: — И какой был капитан) И. ГАГАРИН. 17 июня 1961 г. боялся в с е г о — и этого штур вала, и презри тельного взгляда Ивана, и, главное, — моря. Оно внушало мне сейчас только один темный страх, только страх... — На, погрызи! Я вздрогнул и поднял голо ву. Передо мной снова стоял капитан и протягивал мне пол ную горсть черных сухарей. — Бери, бери, не стесняйся, — говорил он. — Славные су хари. Я сегодня целую миску съел. Ничего не понимая, я почти механически взял сухари и по ложил их в карман бушлата. Потом так же механически бро сил один сухарь в рот н начал лениво жевать. Сухарь, как су харь, ничего особенного. Зачем же мне так настойчиво предла гал их капитан и откуда у него взялись эти сухари? П тут мне вспомнился разго вор с рыбмастером Варзуги- ным и его загадочные слова: «Ну, он уж средство такое зна ет, на то он и капитан». «А что если эти сухари и есть то самое капитанское средст во? — вдруг мелькнула мысль и тотчас погасла. — Ерунда!». Но я все же достал еще один сухарь, внимательно осмотрел его со всех сторон и более усердно принялся размалывать зубами. Потом посмотрел на капитана. И только сейчас за метил, как он изменился со вче рашнего дня. Когда я вчера заходил к не му в каюгу (радист послал с радиограммой), он лежал на своем узком, жестком диванчи ке и казался совсем больным; лицо осунулось, глаза запали, и я невольно подумал: «Неужели не врет Куварзин, неужели та кого капитана и в самом деле бьет море?». ' А сегодня, странное дело, в шторм он ходит бодрый и весе лый. Неужели и впрямь помог ли сухари? Ерунда! Сухари и вдруг какое-то средство. А, мо жет, они какие-нибудь особен ные, витаминные? Не может быть. Продавали бы в аптеках. На всякий случай я кинул в рот третий сухарик. Мне пока залось, что в эту минуту ка питан посмотрел на меня и улыбнулся. Но когда я обернулся в его сторону, он был серьезен и го ворил Володе Ярцеву: — Надо проверить все креп ления. Вон бочки на полубаке по левой скуле скоро загуляют по палубе. — Я сейчас вызову Кувар зина, — отозвался Ярцев. — Не стоит будить старика. — Тогда боцмана. — Не надо и боцмана, — сказал капитан. — Я сам схо жу проверю, вон вместе с Ано хиным, — и он кивнул в мою сторону. Потом, щелкнув за стежкой-молнией на своей жел той кожаной куртке и затянув на подбородке ремешок своей форменной фуражки, шагнул к выходу, бросив мне на ходу: — Пошли, Илюша) — Пошли, — сказал я, чув ствуя, что ноги мои отнялись. Может, они и не совсем отня лись, но почему-то стали как будто ватными. В дверях капитан вдруг по сторонился и пропустил меня вперед. И тотчас в рубку во рвался тугой посвист ветра и свирепый рев моря. Я отпрянул назад, но капитан легонько толкнул меня в плечо, и я шаг нул через комингс двери на кры ло рубки, как бывало в детст ве, зажмурив глаза, бросался с обрыва в реку. . . . Самое страшное испытание поджидало меня, как только я спустился на палубу. Ухватив шись одной рукой за леерную стойку, а другой за скобу тра па, я не мог дальше ступить ни шагу. Ноги мои словно нали
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz