Рыбный Мурман. 1992 г. Март.
* 4 . Тринадцатый причал "БЕРЕГ" ОТЧАЛИЛ 24 СЕНТЯБРЯ. Стояли-стояли, и вдруг гляжу - в иллюми наторе родная мурманская сопка едва заметно перемещается в сторону относительно судна. Отложил книгу, стал изучать это явление. Ба, так это мы уже плывемі По-морскому - отходим, но на самом-то деле - плывем! Я - на палубу, под ветерок. Глянул вниз - и оторопь взяла: вода бурлит, и я так высоко над нею, что страшно поверить в реальность происхо дящего. Причал отдаляется, а на нем, у самой кромки, сжав шись на ветру в комочек, - женщина. Одна на пустынном асфальте, смотрит нам вслед. Может ли что быть пронзитель нее этой изваянной в живой плоти печали?.. Не машет рукой, не похаживает, не перебрасывается словечком с кем-либо из родных. Одна, неподвижна, у самой кромки. БИБЛИЯ И УРАГАН 25 СЕНТЯБРЯ. Ну вот. а пугали, что штормов не будет. Не бывает, мол, в это время года. Вот он вам. откуда ни возьмись. Только засыпать (полночь), ая в койке то оказываюсь стоящим ногами на стене, то на голове, упираясь в подушку. Дальше - больше: из соседней каюты (поселен как гость в двухместную бывшего первого помощника капитана - не слабо жила, надо заметить, идеология) - мерный стук с повизгиванием. Оказа лось, дверца шкафа. Заткнул на бумажку. Едва засыпаю - что-то трахнулось об пол и покати лось от стены к стене и обратно. Опять встал, поднял с пола предмет быта, запихнул подальше. Лег. Опять что-то заскрипело. Так не сколько раз вскакивал, затыкал, подбирал, рассовывал, подпирал стульями. Книжки на полке дружно хлопаются в обморок то справа на лево, то слева направо. И самого уж бросает от стены к стене. Вспомни лось наставление редактора:" Бере ги пальцы, не хватайся за косяки". Едва угомонил весь этот концерт, осталось только назойливое соло какого-то упрямого шкафчика (а их тыща в этих апартаментах). Но сил больше нетноситъся по каюте. Уснул то ли лежа, то ли стоя на голове - не поймешь. Наутро обнаружил, кто это всю ночь вшкафчике трепыхался: книжи ца Мурманского издательства "Эки паж - одна семья". Благоговейно отметил рецензента - некоего инст руктора обкома КПСС (1985 год!). Конечно, окунулся в глубины сего психологического эссе в жанре личного дневника: "Нет, не случай но наши партия и правительство взя ли курс на повышение дисциплины и организованности на производст ве. Осташков приходил в порт всег да с трудовой победой. А малолетний сын Игорь спрашивал отца: "И как это так у тебя получает ся?" Очень своевременная книга. Пусть отныне антипартий ные перестроечные элементы сами на досуге пялятся в видик на своих "Ниндзя" и "Ночных портье", а мы, "курортники", будем постигать наследие бывших идеологических кормчих, смытых народной волной с мурманских пароходов, - все веселее. Поднимаю глаза от описываемых производственных по бед в окно, а волна через борт - и прямо мне в задумчивое лицо (хорошо, иллюминатор задраен по-штормовому). Мед ленно привстаю, держась за подлокотники. - ведь это же четвертый этаж! И решил сменить обкомовские откровения на Святое Писание. А то неровен час... Что хотите думайте, а только к вечеру ураган утих. "Бого родице, дево, радуйся!.." ЭТИКА. ЭТИКЕТ. ЭТИКЕТКА. 26 СЕНТЯБРЯ. Об этом можно спорить и спорить. Кто-то высказывал крайнее недовольство, другим все равно, а меня очень удивило. Озадачило. Сам не знаю, нравится мне это или нет. Столовых на судне две. Одна - для команды, другая - для комсостава, то есть для командиров. Меня предупредили еще на берегу: входя для приема пищи в салон, нужно в дверях спросить у капитана разрешения войти, затем поже лать присутствующим приятного аппетита и только после это го занять свое место за столом; после окончания приема пищи попроси у капитана разрешения выйти, пожелай остав шимся приятного аппетита, поблагодари официантку и только после этого... и т. д. Войдя в салон впервые, робея от неловкости, я прогово рил все веленное и столь непривычное и сел на ближайшее свободное место, взявшись за ложку. За столом возникло беспокойное оживление, на меня смотрели озабоченно и звали Татьяну Антоновну, буфетчицу, чтобы она мне в чем-то помогла. Я оторопел, поняв, что содеял что-то неправильное, не по ритуалу, но. по-видимому, еще поправимое. Оказалось, сел не по ранжиру, то есть вообще не на свое место. Указали мое, на котором я должен сидеть всегда. Так надо. Как капитан, который всегда во главе стола. Как старпом, который всегда второй от него по правую руку. Как второй, третий, четвертый помощники. Как все в этом небольшом, но строго "расписанном" по ролям коллективе. Я так и не смог вычис лить по своему положению за обеденным столом, за кого же меня-то, интересно, держат. Не самолюбие, но любопытство свербило. Однако спросить так и не отважился. С одной стороны, ненавязчивые законы этики не обяза тельны к зазубриванию и исполнению: если ты воспитанный человек, то без предписаний пожелаешь сидящим за столом приятного аппетита, - и именно пожелаешь, а не буркнешь под нос нечленораздельное. И ритуалы этикета мне тоже очень по душе: есть в принятом обращении к капитану что-то ста ринное, умиротворяюще традиционное, как в английском клу бе. Разумеется, если и капитан внешне соответствует ритуальности (капитан нашего судна всегда был безукориз ненно аккуратен, подтянут и корректен). С другой стороны, если одна сохранившаяся корабельная традиция не подтверждается другой, исчезнувшей, то и она рискует выглядеть комично. На наших флотах давно не носят морской формы, даже на торжества, не говоря уж о вахте или пребывании в салоне парохода. Форма одежды вольная. А от расстегнутого ворота ковбойки недалеко и до спортивного трико со шлепанцами. Реверансы же в шлепанцах - судите сами... Поэтому на судах, сколько доводилось наблюдать, ритуальное "разрешите войти" произносится всегда без осо бого удовольствия, а главное - без достоинства, и поэтому выглядит жалким анахронизмом, как парадное крыльцо без здания, давно снесенного. Вернуть морскую форму, как и прочие старые морские традиции, или отказаться от них вовсе, но тогда уж ото всех до единой? ИЗ ДНЕВНИКА "СЛУЧАЙНОГО " ПАССАЖИРА ХОЧУ НА ЛУНУ 27 СЕНТЯБРЯ. После урагана с "улицы" ужасно воняет непонятно чем. Боюсь, что под моим окном сдох революци онный Буревестник, пока я дремал над пафосом книги, отре цензированной высокопоставленным инструктором. Лучше вот что. На стене висит карта мира. Всего! Инте ресно отыскать всех родных и друзей, кто где находится, и оЬалдетъ от расстояний. Я около Шпицбергена (стою у карты, Г гГ ' г й р ц Оо О I ОООQQ О' ІоО оо о \ о ° о п о \о° іо о »OOJ Гѵ$* V как Лукич), мама посреди Кольского полуострова что-нибудь шьет на машинке, отец в Карелии тешет топориком будущую статуэтку. Таня, Миша, Вера и Сережа в Мурманске промы вают мне грешные кости, Саня во глубине сибирских руд хранит долгое терпенье. Дима на Украине. Серега в Одессе, Трофимовы в Лос-Анжелесе. Ларочка на африканских остро вах Зеленого Мыса, Леша наверняка опять в Норвегии, куча народу набилась в Финляндии... Кого и где только нет! Фи дель Кастро аж на Кубе, строит светлое будущее, а Пиночет у себя в Чили докрамсывает социалистические идеалы. А в это время в окне из-за мостика красиво выплыла гора. За ней другая, гораздо больше. Еще в тумане, но уже вот они, совсем близко. Шпицберген. Далекий от людских страстей, загадочный, как замок Эльсинор. Гряда островерхих гор со снежными вершинами, он такой - будто облака. Глядишь и не знаешь, точно ли остров, - может, правда, облака?.. Сползаю на стул, совершенно ослепленный. Так вот он какой, остров, на который я в детстве в минуты отчаяния грозился бежать. Между вершин белые, синие, лиловые равнины. Луна, это Луна! Селена. Хочу на Луну. От бинокля не оторваться. Забы тая сигарета обжигает палец. Над серой прибрежной водой мелькнула черная спина с острым плавником. Пропала и опять появилась, разрезая воду. Да нет, откуда тут акулы. Касатка... кс-кс-кс-кс!.. Кто ж тебя так ласково назвал, хищница? И снова в окулярахжемчужные вершины -холод, покой, тишина. Чистота. "Иди, и впредь не греши..." НЕ ЗАВИДУЮ КАПИТАНАМ Какой же мореман не хотел бы ( ■ быть командиром на своем корабле! И только из меня мореман, видно, никакой. Наш ТР дня два пас некую плав базу с самыми серьезными намере ниями. Да все никак им было не сойтись - шторм не давал пришвар товаться. Уж и совсем, было, сближа лись. конец наготове, ан никак не подойти. Условились встретиться у острова Надежды, а там "огородами" побрели на пионерском расстоянии за мысочек. где обычно тихо, не дует и комаров нема. Плавбаза и ТР! Зву чит. как Венера и Марс, Персей и Андромеда, Ромео и Джульетта, Сакко и Ванцетти, Васко да Гама. Машенька и Медведь. Ильф и Пет- ров... Короче, сплошные Кукрыник- сы. Пробираюсь между вонючих бо чек. скольжу на тухлой мойве, стара тельно огибаю ржавые, липкие углы. После "белого парохода"впервые на рабочей посудине. Двигаю к капита ну. разговоры разговаривать. Пру на угад и без предупреждения. Открываетдверь обладатель золотых погонов и царскосельской выправки, педантично отутюженный, только что не в парчовой чалме. На бал в княжий дом? Нет. всего лишь на мостик. Капитан веселый, мужественный, чуть-чуть позер - в общем, как в кино. Принял приветливо, угостил кофе, хорошей сигаретой. Прекрасно обставленный кабинет. Дра пировка на стенах. Хрусталь, роскошный кофейный сервиз. Громадный саквояж "JVC ". из него проистекает приятная музыка. Гора другой заморской дребедени - видик, комбайн и прочее. Очень толковая речь, но не нараспашку. Фотогра фии. Внизу, среди бочек, о таком блеске и не думалось. Но с командой я все равно встретился. Гвалт поднялся: того нет. этого не подвозят, берег валюту отбирает, с захода ми мухлюет, да сколько, дескать, можно, так их растак?! Слушаю и думаю: куда ты попал, что тут делаешь? Они сейчас кончат кричать и будут смотреть на тебя - что, мол, ответит. И что же мне. три дня как в море, отвечать? По своему опыту знаю: на камбузе поорать все мастаки, а нет чтобы стеной с плакатами перед управой встать. Сникли моряки. Понятно: сегодня плакаты, а завтра - поворот от ворот и никаких загран- рейсов. Жаждущих на их место вон сколько вокруг контор топчется. Круговорот людей в природе - штука безысходная, любому рот прикроет. Плюс неизбежная наивность молодо сти. Веселый капитан и говорит: - Заходит ко мне раз один такой малец, оглядывает каюту из двух комнат с душем, ванной и прочими "излишествами и восклицает: "Это ты что же. один тут. что ли. едешь?" - "Один". - "Хм. нехреново устроился". Я и обидеться забыл, так и покатился со смеху. Смешной малец. Откуда-то из малороссийской глубинки вынырнул, прибыл за мешком ва люты. палубу пролубью называет, а туда же. руки в бока, права качает. "Я что ж. - говорю ему. - такой большой и старый капитан, с тобой в каюте на втором ярусе, что ли, дрыхнуть должен?!" И желваки шевельнулись на капитанском лице. Известно, откуда эта горькая ирония. Салажонку не вытянуть бы и неде ли такой жизни: все эти напряги при швартовках, разборки то с экипажем, то с начальством, меж двух огней, и круглосу точные бдения на мостике, и черт знает какие еще "неудоб ства" элитарного существования. Капитан, ты красиво обставлен и одет, ты весел и бодр, но я твоему блеску не верю и тебе, браток, увы, не завидую, прости. Сергей АРХИПОВ, Атлантический океан. "РЫБНЫЙ МУРМАН" 13 стр. 13 марта 1992 года
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz