Рыбный Мурман. 1992 г. Февраль.

н ЗЕЛЕНАЯ ЛАМПА П ризнаемся правды ради: автор выбрал себе псевдоним. Никакие уговоры не подействовали - или так, или никак- Моторист тралфлота с 30-летним стажем, бывалый мо­ реход, знавал автор много и других проф ес­ сий, и более почетных, и менее. Д а никогда не придавал почету значения. Зато людей пови­ дал столько, сколько дай бог каждому из нас. Ученики - и в буквальном, и в обыденном зна­ чении - говорят об этом человеке с редкост­ ным уважением и благодарностью . Уступим прихоти автора, сохраним бескорыстное ин­ когнито. Тем более что предложенный проза­ ический отрывок из романа "Плач России" свидетельствует о безусловном таланте. Ро­ ман пишется с 50 -х годов и пока ещ е не закон­ чен. Роман длиною в жизнь. юч, дорт... - и, потеряв надежду внести порядок в овечью отару, отрешенно садился на землю, раз­ вязывал постолы (4) и все пастушьи бразды пере­ давал собакам, коих в каждом дворе было по три-четыре; говорят, что отсюда и хутору пошло название - Собачий. Вечно искала свою заблуд­ шую корову тетя Соня Захарьян и всех встречных спрашивала: "Твоя корова меня не видал?" Акку­ ратные немцы Метты, Гроссы и Дерки строились через речку в поселке, ходили в фетровых ботах, жилетках и шляпах, немало озадачивали хуторян своей деликатностью и культурой. Веселые греки Павлиди считали барыши и хвастались шелками, которые выменивали около городских торгсинов (5) на мед, чинарики (6) и моченую мушмалу (7). В. ЛУГИНЩ, моторист Мурманского тралового флота Отрывок из романа М ало кто на Собачьем хуторе помнит, ког­ да сюда приехал мирошник (1) Михайло Тарасович со своей женой Феклой Петровной. Считались они приписными казаками и имели три прозвища-фамилии: за смекалку, хозяйст­ венность и бережливость звали Михайло-миро- шника по-украински - Кишеней (2), по уличному - Кошель, а в колхозе он числился Кошелевым. Жили в колхозной хате у берега речушки Бейсуг, где своими руками Михаило построил водяную мельницу-крупорушку, ко­ торая чистила просо и гречку, молола дерть (3) и белую муку для хлеба. Вели свое большое хозяйство. Ж ена Фекла с четырьмя дочерьми пряла, шила, вязала, пекла, лечила от сглазу, порчи и малярии травами, корнями, припарками и добрым словом. По святым праздникам от­ правлялась она в церковь и тюрьму с двумя корзинами продуктов: пирожков, яиц, вяленой рыбы и махорки-самосада. Навещала стражду­ щих да болящих, заблудших и калек-юродивых. "Все под Богом ходим. Господь разберется: грешных наставит на путь истинный и простит; болящих _ исцелит". Любили Кошелей на хуторе - безотказных и душевных ко всем хуторянам. Говорят, что приехал Михаило на быках аж из самого Запорожья, а потому и были они при­ писными казаками, а не коренными станичника­ ми. Хуторок стоял на краю станицы Ново-До­ нецкой, населенной линейными казаками-каца- пами, беженцами с Дона, России. Зато станица Ново-Малороссийская заселялась хохлами или черноморскими казаками с Украины. На Со­ бачьем хуторе хаты строили под камышовыми и соломенными крышами в один ряд, вмещавший в себя все нации России. Чуть свет гнал отару овец на пастбища азербайджанец Джаваншир Ага-Гусейн Оглы и громко считал: бирь, ики, 1. Мирошннк - мельник. 2. Кишеня - кошелек. 3. Дерть - крупный размол зерна для корма домашнихживотных. 4. Постолы - обувь в виде русских лаптей из шкуры домашних животных. 5. Торгсин - коммерческий магазин для моряка и иностранцев в портовых городах. 6. Чинарики - орешки, плоды дерева чинары (треугольные, продолговатые, коричневые). /. Мушмала - мелкие зимние яблоки, привитые на груше или айве. 8. "Якпш, чок якши" - "Хорошо, очень хорошо". 9. Бандура - музыкальный инструмент типа русских гуслей. 10. Шлях - путь, дорога. По великим праздникам собирались хуторяне у Михайло-Кошеля на мельнице, считая его са­ мым авторитетным казаком. Тайн никто не д е ­ ржал, все были на виду и друг о друге знали все. Степенно усаживались на завалинках или, рас­ стелив старый кожух, прямо на земле. Вспомина­ ли прошлую жизнь и походы, особенно русско-турецкую войну, перебивая и дополняя друг друга. - ...Так вот, друже, иду я по окопам, - расска­ зывав старый казак д ед Стоволос, - стоны, крики, стрельба, паника. Офицеры куда-то разбежа­ лись, и команду подать некому. Назначил я сам себя атаманом и кричу: "Хлопцы, снимайте руба­ хи, втыкайте штыки в землю, хватит, навоевались, вылазьте из окопов, идемте к туркам мириться!" Выстроились в одну линию, подняли исподние рубахи над головой, а турки опешили: русские сдаваться идут. Подошли к турецким окопам, я подаю руку турку и так это его легонько вытаски­ ваю из окопа. Он встал против меня, глаза выта­ ращил, а я его обнимаю и говорю: "Якши, чок якши" (8). Он понял, что-то крикнул своим. Как повыскакивали они все и давай обниматься да ружья бросать. Вот так мы и победили войну. Вот кум-турок Сычан не даст сбрехать. Истину гово­ рю. Д ед Стоволос важно раскуривал трубку, и лу­ кавая улыбка плутала в атаманских усах. Праздники продолжались до утра. Женщины тут же, иод старой шелковицей, пекли чуреки, варили кулеш, пекли пампушки, жарили сало для мамалыги и, конечно, украинский борщ с фа­ солью и старым салом. По традиции выпивали по чарке самогону, осмелев и раскрепостившись ду­ шой, пели украинские песни, грустные и протяж­ ные, как сама крестьянская жизнь. Зато танцевали каждый по-своему: под зурну и бара­ бан, балалайку и гармонь с колокольчиками. Не­ мец Метта приходил с граммофоном. Михайло Кошель бережно клал на колени старую бандуру (9) и, глядя на южное темное небо, искал Млеч­ ный путь - шлях (10) своей судьбы. Никто не ожидал, что в одни сутки все пере­ вернется, да так, что, спустя военные годы, встре- тясь на базаре или в другой станице, хуторяне перестанут узнавать друг друга. Пришла война Выслали немцев, татар; разъехались греки и армяне, и только линейные да черноморские ка­ заки остались на хуторе. Осиротели. Не пощадила война и мирошника-Михайлу. Отравил его немецкий врач - говорили, что лечил от сердца, но тот умер от судорог. Погубили его за связь с партизанами. Пристрелили в немецком плену старшую дочь Галю за то, что вылезла ночью из сарая на брюквенное поле. Умерла от горя и старости Фекла Петровна. В муках ушла из жизни средняя дочь Варвара Надорвалась на тяжелой колхозной работе. Уехала в город Ксе­ ния да где-то и сгинула Видно, не для селян буйная и жестокая городская жизнь. Серьезная Ульяна в 15 лет погнала в эвакуацию колхозное стадо. Не знала, куда и гнать: как будто уходила от немцев, а вышла навстречу. Погибли колхоз­ ные коровы под бомбежкой, околели недоенные, растерялись. Вернулась Ульяна чуть живая до­ мой, на хутор. Работала в колхозе. Кончилась война, да не кончилось людское горе. В засушливый голодный 1947 год посадили на 7 лет в тюрьму 19-летнюю Ульяну за то, что в девичьем лифчике пыталась унести 700 граммов пшеницы. В 26 лет освободилась, под угрозами и уговорами выйдя замуж за хрипастого пьяницу Симку, надзирателя женской тюрьмы, за 70 верст от проезжих дорог. Оба ее сына-пьяницы по сей день работают скотниками в колхозе. Сго­ рел от водки надзиратель. Умом неблагополуч­ ная дочь ее Евдокия уехала с залетным командировочным вкалмыцкие степи, туда, куда стекались падшие и отверженные. Не зря колхоз шутя называют "Вынужденное положение". Че­ рез год-два привозила Евдокия Ульяне внука и внучку, перепуганных, неухоженных, недокорм­ ленных. Ульяна, как могла, кохала детишек. Ве­ черами, измотанная работой и недосыпанием, пела им старые украинские песни, на полуслове засыпала возле внуков, поглаживая их спинки шершавой рукой, а внуки просили ее: "Бабушка, не царапай". А утром снова тюремной памятью била по нервам опостылевшая работа, опять без оглядки и отдыха, под бравурную радиотрансляцию и окрик бригадира, обливаясь потом, считая па­ лочки-трудодни, бежала Ульяна в пыльную степь за куском хлеба и за коммунизмом. Ела Ульяна всегда стоя, бережно подставляя кусочек хлеба под деревянную ложку, черпая из большой общей миски, готовая в любую минуту броситься на помощь внукам, родственникам, гостям: усадить, помочь, угодить. Безотказная во всем, как ее родители, готовила еду на свадь­ бах и поминках, полола чужие огороды, мазала глиной соседские хаты, отдавала последнюю юбку и кусок хл еба Но это не было природной добротой ее отца-матери. Эта доброта ее была рождена страхом, чтобы не обидели, не наказа­ ли, не осудили. Во имя спасения души и тела угождала всем, себя саму не видя, не слыша, не жалея. ...Прошли те годы. В дальнем рейсе, в море, не раз переберешь в памяти, что видел, что пережил. Как-то, придя из рейса, я решил разыскать Ульяну. Нашел. Оба до слез обрадовались встрече. Иссохшая, боль­ ная, сидела Ульяна на солнышке у саманной беленой стены своей хаты и, глядя куда-то в прошлое, рассказывала мне о своей жизни. Я хотел искренне отблагодарить через нее роди­ телей ее за спасенную свою жизнь во время вой­ ны. Я выкладывал привезенные подарки ей на колени: ткань на юбки и блузки, плюшевую жа­ кетку, а вместо старинной теплой шали купил для нее шерстяной плед с кистями. Глядел ей в глаза, желая угадать, довольна ли она, понрави­ лось ли ей мое преподношение. Но Ульяна как- то с испугом, озираясь по сторонам, стала медленно сползать с табуретки, я ее подхватил, хотел прислонить снова к стенке. Но она сама ровненько так выпрямилась, вздохнула тяжким слезным всхлипом, вздрогнула всем телом, как подстреленная перепелочка, опустила головку на худенькое плечо... и потеряла сознание. Ей никто никогда ничего не дарил. Теперь я живу там, на хуторе Собачьем. Больная душа и светлая память о прошлом зовут меня посидеть на мельничном камне. Я долго­ долго смотрю в темное южное небо, на Млечный путь - на казачий шлях, теперь уже моей жизни. р ы б н ы й мурман 7 февраля 1992 года