Рыбный Мурман. 1978 г. Август.
ф ф ф ф ф С0ь/іхх*аш& О о о <> V ф ф ф 5 1 Ш Небо ночью завесило Впереди горизонт. Нет ни краешка месяца, Только шум, перезвон — Песни ветра в снастях. Грохот волн в темноте. Пусть ребята простят. Это только для тех, Кто не видел во мраке, Как встречает циклон, Как стальная громада Отбивает поклон. Рулевой, как прикован. Тверже ноги держи! — Не волнуйся. Николка, Будем мы еще жить! Видишь, штурман спокоен И локатор пыхтит. Подойдет он, настроит, И откроется вид: Мчатся волны зацветкой — Трудно цель отыскать. Точки точно заметить. Наблюдать, наблюдать! А подвахтенный штурман Лбом уперся в стекло. Жизнь такая-то штука. Вот куда занесло! Разве кто-то представит, Что бывает беда. Что бывает нам страшно, как и всем, иногда. Только воля и разум. Что синхронны в одном, Помогают нам, разным. Быть единым во всем. Не волнуйтесь, ребята, Еще чуть пережнть... Завтра будет порядок. Будем рыбу ловить. ;# '<> і I # :# у # (I ;<> ѵ ’і> і> і: <( ф ' > ѵ «Расставание. Расстояние нам вполглобуса перейти. Пожелайте же, россияне, нам счастливого пути! Пожелайте удачи, детки. Женам мы оставляем наказ: вы смотрите, чтоб соседки не встречали с насмешкой нас, не шептали нам на ушко— Вы должны меня понять... Мы, конечно, не очень слушаем, Только дыма нет без огня». Боцман Дымов тираду закончил, провожающих оглядел: — «Хороши!» — После этого молча он в вагоне хмурый сидел. И жена его, тетя Тоня, рассердилась: «Что за медведь!?! Распустился, Дымов, и только, стыдно людям в глаза смотреть!» «Мать, не надо кипеть самоваром, слова даже сказать не даешь! Посиди, посмотри на пары, как прощается молодежь. Я же лишнего не промолвил, я ж для пользы... Выходит, просчет? Вспоминаю свою я молодость... Д е н ь р ожд ешм л Октябрь. Шторм. Я зажигаю свсчи. В мой день рождения, юнга, режь пирог!.. Я вспомнил твой поселок Белоречекск, Как самый близкий сердцу уголок. И облака, плывущие в лазури, Напоминали мне твои глаза. Как будто в жизни не было разлуки И на ладонь не падала слеза. Я бы смог забыть тебя, поверь! Только небо, облака и птицы — Все, как в первый день, туда стремится. Лишь туда, где ты живешь теперь! 2fdT o p e Море начинается с мечты, С песни, что запомнил ты кавеки, С той картины, что увидел ты, С книги, что читал в библиотеке. Море начинается с отца И с рассказов о рыбацких рейсах. Бьется море ■ берег 6es конца. Бьется так, как кровь в моряцком сердце! В. ГАЛЮДКИН, матрос. .........................ІІІШІІІШІІІІІІІІІІІІШІІНІІІІШІІШІІІІІІІІІІІІІІІШІІІІІІ...... ІШІШІІІІІІШІШІІІІШ...... ІІІІИІ........Mill У ~ ■' *ѴГ7, . 7 > f ф t <> I # (I Ф Ф <> # <> (* I I' r Наш д р у г Л е в а М Ы промышляли рыбу в Юго-Восточной Атлан тике. Для многих это был первый рейс за экватор. Молодежь, начитавшаяся приключенческих романов, ожидала увидеть все чудеса Южного полушария, морские диковинки. И вдруг их ожи дания сбылись. ...По слипу вполз морской лев и упал, обессиленный, на палубу. Может, он спасался от врагов, почувствовав, что не в силах сопротивляться. Наш врач М. М. Янковская дала льву какое-то лекарст во. которое он равнодушно принял. Потом уснул. Через несколько дней лев почувствовал себя достаточ но хорошо: у него появился аппетит, исчезло недоверие-к нам. Кормили его рыбой, обязательно свежей, так как Лева (так его звали все) ока зался гурманом. Он не боялся никого. Его гладили, с ним фотографиро вались. Но особенно сдру жился Лева с палубным мат росом Сергеем Сметаниным, который добровольно ухажи вал за львом, кормил его и освежал душем из шланга. Месяц прожил Лева на па лубе нашего судна. Он на столько освоился, что сам уходил на прогулку в океан, сам н возвращался к нам. Нам же предстоял переход в другой район промысла, и брать с собой Леву, отры вать его от родных мест мы не хотели. А лев не хотел уходить от нас. И все же лам пришлось с ' ним расста ться. Долго еще вспоминали мы нашего друга Леву. Где-то он сейчас? Ждет ли? Эх, бы выпить стопку еще! Мать, пойми, впереди Антарктида, и зима, и еще кое-что. Вот такая наша планида. Я ж для пользы... Выходит, просчет? Молодым какова разлука? Нас должны беспредельно ждать. Вот к все! А то скука... скука! И идут в ресторан вихлять». Мы толпимся, время тянем, очень трудно в вагон войти. «Пожелайте же. россияне. нам счастливого пути!» А . КОЛЕСОВ, капитан- директор БМРТ «Домоде дово», Н А РАБОТУ я обычно хожу пешком через пологую, покрытую веселой зеленью сопку — два километра наедине со своей памятью и совестью. Мне нравятся эти два километра, заполненные размышлениями обо всем, что поутру так уп рямо лезет в отдохнувшую за ночь голову. Но особенно нравится мне проходить ми лю пекарни, воздух вокруг которой в эти ранние часы до того насыщен сытным ароматом свежеиспеченного хлеба, что, кажется, не стои ло и завтракать. И всю до рогу потом сопровождает те бя этот разбавленный утрен ним воздухом густой пита тельный дух. в котором слились ................... и трудовой ПОТ. II ......■ еила человека. Как-то. перехо дя дорогу, я уви дел большую кра юху белого хлеба, валявшуюся в пы ли. Может, без заботный малец эбронил. а может, просто не захоте ли поднимать — все равно пропа щий. Мне всегда пре тило пренебрежи тельное отноше ние к плодам че- g ловеческого тру да. У нас в семье с детства приучали режному отношению му, что довым Р а с с к а з боясь напороться на фашис тов. II вот однажды ранним утром, когда мы торопливо переходили степной большак, я наткнулся на краюху хле ба — целых полбулки, днев ная порция солдата. Ока ва лялась в мягкой придорож ной пыли. Собственно, уже и ничего похожего на хлеб — просто почерневший от пыли и отвердевший в камень на горячем летнем солнце кусок. Выдавала только ноздрева тая, забитая пылью середи на, бывшая когда-то духови той мякотью. У каждого кто д к х в е р а л ю х е б ш а к бе- к то- достается тру- потом. Особенно свя- Б. МОИСЕЕВ, первого класса 3 5 9 «Внуково». матрос БМРТ- тое отношение было к хле бу. О нем мать говорила толь ко ласкательно: хлебушко, и при этом добрела глазами. Приучая беречь каждый кусо чек хлеба, она никогда не за бывала напомнить, как тяже ло он достается. Н отец всег да подчеркивал необходи мость бережного отношения к хлебу. И не удивительно, что все мы в семье относились к хлебу, как к святыне. Почему же сейчас, увидев в мягкой пыли краюху еще ароматного хлеба, я прошел мимо? Очень торопился? Или уже ничего не осталось от того, с детства воспитанного святого отношения к хлебу? А может, равнодушие? Рав нодушие от сытости, достат ка, благополучия... И чем дальше уходил я от краюхи, тем беспокойней, не уютней становилось на душе, словно я совершаю кощунст во, даже предательство по от ношению к чему-то йне до рогому. В закоулках растре воженной памяти — далекие, расплывчатые образы. В вис ках — гулкий стук сердца... Не знаю, как получилось, только я снова очутился око ло краюхи, И тут — словно магниевая вспышка в созна нии — отчетливо, во всех де талях, вспомнилась другая краюха хлеба, которую я вот так же, как эту, в придорож ной пыли нашел тридцать пять лет назад. ...Было нас семеро. Уже шестые сутки выбирались мы из окружения, идя на приглушенный расстоянием гул удаляющейся артилле рийской канонады. Голодные, измученные неизвестностью, мы далеко стороной обходили, редкие деревни н хутора, брал в руки окаменевшую краюху, стараясь лнчцо убе диться, что это хлеб, глаза, потухшие за последние, пол ные давящей неизвестности дни, теплели, становились мягче. Мы спустились в неболь шую ложбинку и сгрудились в кружок. Кто-то положил краюху в свою пропитанную горьким солдатским потом пилотку, кто-то штыком раз бил ее на семь частей... Когда я взял свою камен ную порцию, сердце остро заныло, а душу стала захле стывать горячая волна тоски по полной довольства и радо сти жизни, которая осталась і там, за гранью войны. Я гля- І1! дел на товарищей. Молча <>, смотрели они на своп порции 11 потеплевшими и вместе с тем | *, какими-то жадными глазами, г Нет, это была не голодная і 1 жадность людей, много дней <>. ничего не евших, а жадность до жизни, той жизни, иг» кв- торой каждый вспомнил только самое хорошее, самое светлое... Я жевал твердые черные крошки, а мне чудился на стоящий хлеб — мягкий, ду ховитый, вкусный. II от это го закипело сердце еще боль ше злостью и обдало дугау пламенем лютой ненависти к тем. кто захотел силой от нять все, что годами созда валось нашим нелегким тру дом. ...Две краюхи хлеба, раз деленные тридцатью пятью годами жизни... Я разломил мягкую краю ху. Сытный дурманящий аро мат проник в самое сердце. Хлеб! Это для того, чтобы закрома ломились тобою, мы трудились и воевали, сами іщогда не видя дал;е ржано го сухаря. А теперь его — вдосталь! Ешьте! И берегите! В нем — сила, в нем — жизнь! С. ЧУПРЫНИН. I I», і»; I» I» I', і .1, (»; I». :і
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz