Полярная кочегарка. 1958 г., март.
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА И. Фомичев Французскому солдату С к а ж и мне, иѳ кривя душою, Французской армии солдат: За что сражали сь мы с тобою Тринадцать лѳт тому назад? Ты патриотом был когда-то (Плечом к плечу мы шли с тобой). Теперь ты стал солдатом НАТО — Идешь дорогою плохой. Мы жи ть хотим со всеми в мире. „З а мир и дружбу!'1—наш девиз. А ты воюешь там. в Алжире, Бросаешь бомбы на Тунис. Мы строим фабрики, заводы, Электростанции' мосты. Ты—беззащитные народы Разишь с небесной высоты. Где мы пройдем — встают совхозы, Вздымая целину полей, А ты несешь нужду и слезы, И смерть, и горе для людей. * С к а ж и мне, не кривя душою, Французской армии солдат: За это ль разве мы с тобою Дрались тринадцать лет назад? Нет, бывший друг мой, друг парижский. Мы не за то шли в смертный бой, Чтоб Шпейдель — генерал фашистский — Теперь командовал тобой. Первенец Друзьям, молодым супругам Влади миру и Валентине Лямзиным — в связи с появлением у них первенца. Поднимая заздравную чашу З а сыночка, за первенца—Сашу, Я эамечу, друзья, между прочим: Кем бы ни был он,—скажем , рабочим Иль, быть может, ученым известным, — Был бы только здоровым да честным. И чтоб с гордостью нес свое имя, З а родителей чашу поднимем, Тех, кто будет вот та к же гордиться, Если к счастью и Маша родится. Рассуждают иные папаши, Что, мол, Саша — дороже, чем Маша... У меня, мол, сынок — то ли дело! — И меня не зовут „бракоделом". А по мне: пусть прибудет и дочь! И за дочку я выпить не прочь. * Для того, чтоб родились сыны, Обязательно дочки нужны. Баренцбург. А. Нарпвнно Кленовые листья Тянула осень паутину в бабье лето, Дол позолотою пестрел — в себя манил. ЛапастыН клен, в багряный сарафан одетыіі. Листки, как первые слезинки, уронил. Те листья, нам казалося, живые были, Лежащие па увядающей траве. И мы пх с другом почему-то обходили, Идя, осенней грусти внемля, по тропе. Кленовый лист прислала мне в письме сестричка. Л вспомнил клен и паутину на стволе... Как будто родпны моей большой частичка Лежит сейчас передо мною на столе. Размолвка Вдали «Донбасс» дымил трубой, как кратер. Залив штормил. Норд-ост крепчал. Как колыбель водной качало катер — Он сиротливо бился о причал. А мы стоим на берегу залива. У нас с тобой— «аврал на корабле»... Мы вовремя одумались. Счастливо... Одним несчастьем меньше на земле. Грумапт. ----- . ф. ----- Е, Зиманов ЗДРАВСТВУЙ, СОЛНЦЕ! Из-за моря, сквозь туманы, Сквозь седые космы туч Вспыхнул ярко, долгожданный, На вершинах снежных луч. Заплел простор широкий З а Столовою горой: Посылает луч далекий Нам привет с земли родной. Здравствуй солнце! День полярный, Над зимовьями лети! Белокрылый, лучезарный, Нам легко с тобой в пути. Пирамида. Это было давно, еще до Октяб ря, неузнаваемо переиначившего жизнь на нашей русской земле. С обжигающей сердце печалью,с неизгладимой болью вспоминаются теперь те навсегда ушедшие годы, вместе с которыми канула в веч ность іг молодость старшего поко лении. Невозможно забыть полуго лодного существования п темноты, карнавших души людские. Нельзя этого проклятого прошлого скры вать п от поколения, рожденного в годы Советской власти. На при мерах этого прошлого молодежь учится понимать: какое сча стье жить в настоящее время—вре мя расцвета бесконечно милой, родной России, — как нужно доро жить этим счастьем, завоеванным отцами в боях п труде. Есть живописный уголок русской земли в сорока километрах от Мос квы. По склону обширного круто- ярья, заросшего бархатом ярко-зе леной травы, раскинулась деревня, сбегающая к неширокой, полно водной речке Пахре. Здесь и до вольно высокие горы с леском на вершине их, называемые Ключика ми. И чего только нет здесь для кисти художника—любителя рус- кой природы! Какие восходы и за каты солнца!.. А как красива де ревня под лунным сиянием!.. И вот, что произошло однажды в крайнем домике, у речки, где жила семья ѴКоховых, невдалеке от кабака Уварова, который назы вали но местному «шалманом». . . . Дачница Татьяна Андреев на позвала двоих своих внуков домой. Ребята омылись теплой водой в палисаднике и взошли на крыльцо, напоминающее чем-то террасу. При свете керосиновой лампы они поужинали и ушли в горенку — каждый к своей кро ватке. Дачница стала собирать со стола. Она была сосредоточен но тревожна; что-то хозяйка дома, Васена, ходит целый день сер дитая, заплаканная. При виде этой согбенной, изработавшейся женщины у Татьяны Андреевны всегда пробуждалась какая-то бе зысходная жалость к ней. Да и как было НО: пожалеть Басенку: выйдя замуж за здорового, кра сивого парня, к сорока годам она оказалась женой изуродован ного службой в московских ре сторанах, куда Севастьян ходил на заработки, — горького, неис правимого пьяницы и мелкого домашнего вора. Цзлые дни Ва сена покорно гнула спину в бес конечных трудах своих, да все, добытое ею, неизменно уплывало из дому в проворных руках Се вастьяна, переселялось в закро ма шалманщика Уварова, который постоянно держал мужичка в дол гах, да исподволь попугивал его острогом. Нелегко было Татьяне Андреевне смотреть и па оче редное горе Васены, да и спро сить о нем неудобно было. Вдруг она слышит: — Татьяна Андреевна, можно с вамп поговорить? — Конечно, можно, — обрадо валась дачница: авось и распу тается узелок. . . — Ох, уж и не знаю, как приступиться. Уж такое случи лось,—завела хозяйка. Да что вас тревожит. Ба сона ? — Так уж и расскажу. Был у меня золотой. Дала его мне матушка, умирая, и наказала сберечь для сыночка-—Мишеньки; а то этот-то прод — мужик мой— выманит, да и пропьет еще. Я З О Л О Т О Й (Быль) взяла и утаила тот золотой от не го. Только, видно, бог наказал меня потатчицу—пропал золотой. —- Как же он мог пропасть-то? — озадачилась дачница, пожимая плечами,—Где вы его берегли’ — А в сундучке. В углу там есть коробочка, а в коробочке — Христово пасхальное яичко: как ларчик, яичко-то открывается и закрывается, на замочек. Так в этом яичке, в тряпичке, и ле жал золотой. А теперь его нет I там. Я уже все облазила, все обыскала—нет нигде. — А, может, Севастьян Ивано вич взял, да, и гуляет теперь на него? — Ну, не-е-ет: трижды коле нопреклонении давал клятвенные молебствования, что и духом не знал о золотом, а не токмо бы взять без упросу. — Куда же он делея? — уди вилась дачница. — Ой, не обидьтесь, Татьяна Андреевна, спросите деточек: мо жет они поиграть взяли? — Да вы в уме, Васена? Они хлеба не смеют у меня без спро са взять, а у вас в сундуке рыться будут? — ответила дачни ца и предложила:—Давайте я это разузнаю сама. Только вы мол чите. Прошло несколько дней после разговора. В тихий, теплый вечер Татья на Андреевна приступила к спо им поискам: — Севастьян Иванович, я слы шала, что у вашей супруги про пал золотой, — и молча посмотре ла в его заросшее щетиной лицо, в самые глаза. — Да-да! — торопливо подтвер дил ои. - - Так виновник в иропаже- 1 то— вы, наверное? —Да ну?—удивился Севастьян, и тут же поспешил отговориться: — Не-е-е... не я. — А кто же? — Не знаю. Но не я-а-а... А Васена грешит на нас — вот лихое-то дело какое, а . . . — Да ну тя, Татьяна Андреев на, что ты?— поепешпл отвести грех от своей души Севастьян,— Пошто она на добрых людей на говаривает—это я взял. Вдруг из кухни р а з д а л о с ь : — Ах ты — водяпой! Ах ты, что задумал! И грех на свою ду шу от бога принял, а?—водяной! И меня в грех втянул: я на лю дей думу иметь смогла, а? Ах, ты христопродавец! Перед святой иконой клянешься ? Что же он те бе уготовит теперь, в награду-то, рожа ты пропивущая!.. Но эти бойкие наскоки жены не обескуражили Севастьяна. — А мы с Христом - богом в одну душу живем, — заявил он, оправдываясь,—Это он мне и пота кает во всем. Он ведь меня при ставил от зла людей спасать, — с лукавинкой подмигнул он и раз веселился: — А ты думала, кто мне помог бидончик с водочкой отыскать? Все,— он. Я где-где ни шарил — нет. А он поглядел на мои муки, да и шепнул: «Избавь, раб божий, от этого зелья--от водочки, значит, — людей. Испей, говорит, его все до диа». Да вот, говорю я, хоть бы старухин-то би дончик отыскать. «А это самое что ни на есть простое, —■ говорит. — Ни в погребе, ни в подполье. а уж и дровяннике ищи его, в новой поленнице». Я — туда: ан, родная, в бидончике грустит в дровах. Надо же! — Севастьян картинно развел руками, изобра жая удивление господнему ясно видению. —- Хуч бы дачников постыдил ся, — взмолилась Васена. — И ни вот тебе, ни капель ки не стыдно, по божьему, веле- шло потому что, — съедая Васену глазами, убедительно признался он. — Ах, водяной - водяной, — запричитала женщина,—И нет на тебе креста господня! — Не греши, старая, — возму тился Севастьян недоверием Васе ны к господу-богу и поепешпл наставить ее на «путь истинный»: — Иди-иди с миром, спи с богом, а я в чуланчик — там посвежое. Утром' Татьяна Андреевна зо вет хозяйку: — Васена-, а что это у Сева стьяна карманы странно как-то торчат и походка чудная? Васена в чулан, кричит оттуда: — В бадейке яйца были, а те- перь— нет ничего, —Выскочила пз чулана и на хозяина: — Севасть ян, а Севастьян! Вернп-и-сь! Севастьян, видимо, хотел мет нуться за угол соседней избы, да... поскользнулся — упал. А Васена плюнула под ноги и пошла полоть огород. Севастьян же. возвратясь домой, уселся на колоду у дровянника и, сопя, принялся старательно выскребать от липкой, тягучей массы п скорлупы вывернутые наизнанку карманы. Потом он I долго швырялся чем-то тяжелым в доме, на своей половине, грубо чертыхаясь. А через час-другой мужичок, притихший, смирнень кий, появился на крылечке, мет нул быстренький взгляд в сторо ну, где, согнув спину, трудилась над грядками Васена, и незаметно исчез со двора. Скоро пз разнобойного шума пьяных голосов в уваровском шал мане выделялся и его (Севастья на) голос — расшатанный зельем, лихой: — И христово имя под заклад пущу! Ты только дай мне его, дай!.. Этот голос становился все гром че, расшатаннее. II вот он разно сится по округе, затопляя ее не излечимой скорбью души, рае- пахнутой пред людями, души, ко торая уже даже не ищет оправ дания шалой безысходности своей: — .. .Ресторациями обзываются— московские, как енералы обряже н ы — тоже под заклад берут: там Русь иод заклад спущают, всю — матушку родимую — с. потрохами, христопродавцы!.. — Бога побоялся бы, — кто-то останавливал Севастьяна. — А што мне бог?! — загремел тот, будто е цепи сорвался. — Он у меня всю жизню выдурил, не верный. Обкарнали меня, покедо- ва ему молился; што он тогда молчал, буеурманпн? — Не шуми, еретик!—сорвал ся с цени и Уваров. И вслед за этим, неуверенно щупая воздух руками, пз откры тых дверей шалмана вылетел Се вастьян. Он дважды шатко шагнул по муравке, шлепнулся на горячую пыль дороги, да и застыл на ней, как свекловичный отжимок, вы брошенный за ненадобностью. Т. ПОКРОВСКАЯ . „ПОЛЯРНАЯ КОЧЕГАРКА" 3 стр. 22 марта 1968 г.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz