Полярная правда. 1936, декабрь
9k 288 (3053) 14 декабря 1936 г. П О Л Я Р Н А Я П Р А В Д А ОБРАЗЫ ГОРЕ-КРИТИКОВ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ В И Д И З О К Н А • «Я, как человек, сидящий у окошка, выходящего за гр і ннцу, хочу поделиться с ванн не которыми мыслями». (Из речи тов. Литвинова на Чрезвычайном V III с'езде Советов). Рис. В. Фомичева. («Комсомольская правда»). В четвертом разделе своего доклада на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов товарищ Сталин говорил о критиках, которые жарактеривуют проект Конституции как ѣсдвиг вправо'. , . . . . Э я и господа окончательно запутались в своей критике проекта Конституции и, запутавшись, перепутали правое с левым. Нельвя не вспомнить по этому случаю дворову» . девчонку * Пелагею из .Мертвых дуиіл Гог»ля Она. как рассказывает Гоголь, взялась как т і пвказать дорогу кучеру Чичи кова Селифалу, но, не сумжв отличить правую ст орм у дороги от левой ее стороны , зап у талась и попала в неловкое положение'. М Е Р Т В Ы Е Д УШИ «У вас, матушка, Олинцы очень вкусны» сказал Чичиков, прини маясь за принесенные горячие. — Да у меня-то их хорошо пе кут, — сказала хозяйка «да вот беда, урожай плох, мука уж такая не авантажная... Да •что же, батюш ка, вы так спешите?» проговорила она, увидя, что Чичиков взял в ру ки картуз. «Ведь и бричка еще не заложена». «Заложат, матушка, заложат. У меня скоро закладывают»... с... Вот видишь, отец мой, и бричка твоя еще не готова», сказа ла хозяйка. когда они вышли на крыльцо. «Будет, бу^ег готова. Расскажите только імне, ка к добраться до боль шой дороги». «Как же бы это сделать», сказав ла хозяйка. «Рассказать-то мудрено, поворотов много, разве я тебе дам девчонку, ■чтобы проводила. Ведь у тебя, чай, место есть на козлах, где бы присесть ей». «Как не бьггь». *• «Пожалуй, я тебе дам девчонку; она у меня знает дорогу, только ты смотри! ие завези ее, у меня уже одну завезли купцы». «...Эн, Пелагея, сказала помещица стоявшей около крыльца девчонке лет одиннадцати в платье етз до машней крашенины и с босыми Бо гами, которые издали можно было принять за сапоги, так они были облеплены свежею (Грязью. Покажи- ка барину дорогу». ^ Селифан помог взлезть девчонке на козлы, которая, ставши одной ногой на барскую ступеньку, снача ла запачкала ее грязью, а потом уже взобралась на зерхушку и помести лась возле него. Вслед зз нею и сам Чичиков завес ногу на ступеньку и, понапгувши бричку на правую сторону, потому, что был тяжеле нек, наконец, поместился, сказав ши: «а! теперь хорошо! прощайте, матупгка!» Кони тронулись. с Селифан был во всю дорогу су ров и с тем вместе очень внимате лен к своему делу, что случалось с ним всегда после того, когда либо в чем провинился, либо был пьян. Ло шади были удивительно, как вычи щены. Хомут ва одной нз них, на девавшийся дотоле почти всегда в разодранном виде, так, что из под кожи выглядывала пакля, был ис кусно зашит. Во всю дорогу был оп молчалив, только похлестывал кну том, и не обращал никакой поучи тельной речи к лошадям, хотя чуба рому коню, конечно хотелось бы выслушать, что нибудь изетзритель ное, ибо в это время вожжи всегда как-то лениво держались в руках словоохотливого возницы, и кнут только для формы гулял поверх спин. Но из угрюмых уст слышны были на сей раз одни однообразно- пеприятные восклицания: «Нѵ же, ну, ворона! зе®ай! зевай!» и больше ничего. Даже сам Гнедой и Заседа тель были недовольны, не услышав ши ни разу ни любезные, ни по чтенные. Чубарый чувствовал пре неприятные удары по своим полным и широким частям. «Вишь ты, как разнесло его!», думал он сам про себя, несколько припрядыная уша ми. «Небось знает, где бить! lie хлыснет прямо по спине, а так и выбирает место где поживее, по ушам зацепит, или под брюхо за- хлыснет». «Направо, что ли?» с таким су хим вопросом обратился Селифан к сидевшей тозле него девчонке, по казывая ей кнутом на почерневшую от дождя дорогу между ярко-зеле- ныкн. освеженными полями. «Нет, нет, я уж покажу», отве чала девчонка. «Куда ж?», сказал Селифан, ког да под’е.хали поближе. «Вот «уды», отвечала девчонка, показывая рукою. «Эх ты!» сказал Селифан. «Да это и есть направо: не знает, где право, где лево!». Хотя день был очень хорош, но земля до такой степени вагрязни лась, что колеса брички, захваты вая ее, сделались скоро покрытыми ею, как войлоком, чго значительно отяжелило экипаж, к тому же почва быта глиниста и цепкз необыкно венно. То и другое было причиною, что они не могли выбраться из про селков раньше полудня. Без дев чонки было бы трудно сделать а это, потому, что дороги располза лись во все стороны, как пойман ные раки, когда нх высыплют из мешка, и Селнфалу довелось бы по колесить уже не по своей вине. Скоро девчонка показала рукою на черневшее вдали строение, сказав ши: *Вон столбовая дорога!». «А строение» спросил Селифан. «Трактир», сказала девчонка. «Ну, теперь мы сами доедем», сказал Селифан: «ступай себе до мой». Он остановился и помог ей сойти, проговорив сквозь зубы: «эх ты, черноногая!». Чичиков дал ей медный грош, и она побрела во-свояси, уже доволь ная тем, что посидела на козлах. В речи на Чрезвычайно* V III Всесоюзном с’езде Советов тов. Жданов говорил, что мелкобур жуазные демократы, ренегаты и мещане пугают народ диктатурой пролетариата. оЗти люди, — ска зал тов. Жданов, — поступают с нашей Конституцией так же, как мартышка с очками в известной басне Крылова: «то к темю их прижмет, то их на хвост нани жет, то их понюхает, то их по лижет». МАРТЫШКА И ОЧКИ Мартышка в старости слаба глазами стала, А у людей она слыхала, Что это зло еще не так большой руки, Лишь стоит завести очки. Очков с полдюжпяы себе она достала; Вертит очками так н сяк: То к темно их прижмет, то их на хвост налижет, То их понюхает, то их полижет: Очки не действуют никак. «Тьфу, пропасть! — говорит она.— Н тот дурак, Кто слушает людских всех врак. Все про очки лишь мне налгали, А проку на волос нет в них». Мартышка тут с досады и с печали О камень так хватила их. Что только брызги засверкали. * ** К несчастью, то ж бывает у *■ людей: Как ни полезна вещь, — цены не зная ей, Невежда про нее свой толк все к худу клонит. А ежели невежда похнатией. То он ее еще в гонит. Блестящую речь произнес на Чрезвычайном VIII Всесоюзном С'езде Советов паркам по иностранным делам Союза тов. Литвимов, Меткой иронией и сарказмом своего выступ ления тов. Литвинов пригвоздил к позорному столбу фашистских агрессоров. Тов. Лиаииноа перед всем миром разоблачал способы подавления недовольства людей в фашистских стра нах, способы, которые швполне укладываются в классическое правило буд чника Мымрецовл' ятащить и не п у щ а т ь О б этом будочнике рассказывает писатель Глеб Успенский в очер ке яБудкаш. Б У Д К А Будочник Мымрецов принадлежал результаты ее отдавались у неспособ- к числу «неспособных», то есть лю дей совершенно негодных в войске. Эти неспособные большею частью происходят плп из обделенных лгрн- родою белоруссов, или нз русачков северных бесхлебных и холодных губерний. Мачеха-природа и лебеда пополам с древесной корой, питаю щей их, загодя, со дня .рождения, об рекает их быть идиотами и богом убитыми людьми; она наделяет их непостижимою умственною неповорот ливостью и вое почти задавлепные стремления человеческой природы сводит на жажду водки, которую они поглощают в громадпых размерах; они умеют напиваться молча, не произнеся ни единого слова; молча дерутся в крои, и, валяясь где-ни будь в глухом п безлюдном переулке, почти в беспамятстве умеют бормо тать только одно: «виноват», пи на минуту не выпуская из скудного и запутанного воображения образ гроз ного начальства. Начальство вообще панически дей ствует иа них; при виде его несча стные «неспособные» вытягиваются в струнку, гамнрают н задыхаются в воротнике, стянутом туго-па-туто; вискл, 'намазанные для праздника свиным салом, начинают потеп», а глаза получают способность пускать слезы. Кроме мачехи-природы, пос ледние признаки человеческого су щества нз них выколачивает воен ная муштровка; в древние временз Буржуазные горе-нритики Конституции Гее. бор. Ефшмо*- ■Сиг Рис. Б. Ефимова («Известия»). ных на скулах, под скулами, ла спи не и далее. «Муштра» комкала их, переламывала в нескольких направ лениях, как какую-нибудь палку или доску, и, оставив в живых, только косицы, намазанные сви ным салом, сдавала в про винции па разные должности: в хожалые, пожарные и проч. Воины эти, вступая на 'новый пост, непре менно имели разные увечья и выви хи — разорванную в драке губу, выломанное ребро, ухабы н ямы в голове и спине; соединив эти приоб ретения с тем наследием природы, о котором уже упомянуто, пни предста влялись суб’ектами самого странного свойства: никто никогда не мог вдолбпть лгм в голову чего-нибудь, не относящегося до их пожарной спе циальности, и в свою очередь тоже и от них нельзя было добиться чего- нибудь. Самый краткий разговор с таким существом всегда оканчивал ся тем, что начавший разговаривать прерывал речь, с ожесточением во склицая: — Да что ты? Ты оглох, что ли?.. Но суб’ект не оглох, — он просто был «неспособный». Будочник Мымрецов обладал всеми упомянутыми увечьями в полном об’ - еме; все эти вывихи, переломы лме лнсь у него даже в сверх комплект ном количестве, детая пз него утрю- мую, неповоротливую фигуру, весь ма походившую на корень дерева, глубоко сидевший в земле и вывер нутый оттуда силой бури; видно бы ло, что тут происходило и упорство с одной стороны, и сокрушительная си ла, с другой: корень вывернут нз земли, изувеченный и бездушный. Несмотря на то, изувеченность и умственное оскудение были главною причиною того блистательного усне ха, с которым Мымрецов занимал предназначенный ему пост: можно даже сказать наверное, что успех этот мог увеличиваться и возрастать по мере того, ка к течение времени к драк будет выхватывать у него но вые ребра и делать новые ямы в го лове. Только при таких условиях раскраденный умственный капитал его, не развлекаясь никакими посто ронними интересами, мог сосредото читься и даже впиться в главные его обязанности; обязанности эта со стояли в том, чтобы во-первых, «та щить», а во-вторых, «не пущать»; тащил он обыкновенно туда, *у*а решительно не желали попасть, а не пускал туда, куда этого смертельно желали. Словом, где только человек находился в положении, определяе мом фразою «ни назад, ни вперед», там наверное Мымрецов принимал живейшее участие; говорят, что с течением времени Мымрецов до того в’елся в это таскание, что в людях начал замечать только шнвороты н этим отличал людей от бессловесных животных и неодушевленных предме тов; поэтому- то Мымрецов и жестя ная алебарда были представителями шнворотной пропаганды ш следовав тельно недаром мерзли на ветру. Забота о шиворотах поглотила вел его существо, так, что в пей как ж бездонной пропасти, почти бесслед» исчезала последовательная нить ех* философии и свойства его, как сем’л- нипа; о семейных отношениях к ел супруге можно сказать, что он и ж*- па жили не так, как живут кошка с собакой, потому, что несходные ка чества этих животных совмещались в одной супруге, и Мымрецову оста валась роль бесчувственного пня; ка который могут брехать собаки и ца рапать лапами кошки, не надеясь по лучить в ответ ничего, кроме мерт вого равнодушия и поплевываний в утол, и то вследствие приятвог* ощущения, доставляемого махоркоі. Гробовое молчание и угрюмость реши тельно не давали возможности раз глядеть в подробности все личные особенности Мымрецова; несокрове*- ным было то, что он очень любил тютюн, услаждавший его в минуты отдала, и что три денежки в сутш да ковриги казенного хлеба с нуме рами на верхней корке, написанными мелом, поддерживали его изувеченное существование на славу множеств» пмворотов, н только; мрак угрю мости и молчание непроглядною пеле ною покрывали тайну происхожде ния его других желаний и убежде ний. Так, нам уже известно, что ок умел, в качестве илота, Напиваться молча; по праздничным дням он уг рюмо шатался из дэора во двор ■ везде лил в себя водку, не зная ре шительно границ ѳтому литью к не подозревая, чго желудок его — не бездонная пропасть. Целые недев после этого он мучился грудью, не яснацей, головой, но на следующжі праздник история повторялась в ток же порядке. Такой же таинственно стью покрыта его страсть копить оеребрянные пятачки. Почему он с лихорадочною жадностью завертыва ет тихомолком каждый пятачок в тысячу тряпок? Зачем так дале ко прячет ех в шерстяной чулок и засовывает потом под крыльцо? Неужели он думает на жить богатства и сокровища? Неу жели об этих сокровищах он так усердно молит бога, оставшись ве черком один, не спускает с крошеч ного образочка своих глаз, падает на колени и так крепко-крепко бьет се бя кулаком в грудь?.. Мымрецов об’ясняет эта молитвы н собирание пятачков тем, что скор* он пойдет в свею сторону: он дожи дается только времени, когда пере станут у него ныть кости, руки к ноги... Он ждет, пока у неге отойдет хрипота в груди, мещающал ему свободно дышать, и тогда ок не пременно уйдет к своим... \ Зеликий Сталин а своем историческом докладе о проекте Конституции Союза ССР подверг уничтож іющей крит іке горе-крити<ов Конституции. Эта горе критики вс* чаще у п о іі бляются тем щедрин к и * сімадурам , о кот >рых г. такой убийственная иромиеи, в таким метким четроу чаем говора і товарищ Сталин Они, эти фашистские самодуры, хотелч бы под >бно щ->дричсчому чин >вчи*у. мечтав иенѵ о .закрытии Америки *, закрыть и Советский Союз, унччппж іт ь его. сппятіть от глаз всего мира. Н I бессильна злоб,і фашист >в. .Сие от ни с не зависит*. Ни нее мы пѵм-гщ іем »тр л*ки из произведен ія Салтыкова —Щедрина, иллюстрируюіцще примеры, приведенные в доклиде товарища Сталина. СКАЗНА О РЕТИВОМ НАЧАЛЬНИКЕ, КАК ОН САМ СВОИМИ ДЕЙСТВИЯМИ В ИЗУМЛЕНИЕ ВЫЛ ПРИВЕДЕН В некотором царстве, в некотором ' государстве жн.т-был ретивый на чальник. А случилось это очень давно, в ту пору, когда промежду начальства два главных правила в руководство приняты были. Первое правило: чем больше начальник вре да делает, тем больше отечеству пользы приносит. Науки упразд нит — польза; город спалит — пользз; население испугает — еще того больше польза. Предполагалось, что отечество завсегда в расстроен ном виде от прежнего началл.ства к новому’ доходит, так пускай оно сначала, через вред, остепенится, от . бунтов отвыкнет, а потом отдышит ся і настоящим манером процветет. А второе правило: как можно боль ше мерзавцев в распоряжении иметь, потому что обыватели своим делом заняты, а мерзавцы — люди досу жие і ко вреду способные. Все это ретивый начальник на г носу у себя зарубил, и так как ре- ы тивость его воем была ведома, то в скорости дали ему в управление вверенный край. ... Приехал он в свое место и па- чал вредить. Вредит год, предпт другой. Народное продово.ті >ствие — прекратил, народное здравие— уни чтожил. наѵкн сжег и пепел по ьетру развеял. Только на третий год стал он себя поверять: надо бы, ио настоящему’, кверенному краю уж процвести, а он словно и остепе ниться еще пе начинал... Задумался ретпвый пачалл.шгк, принялся разыскивать: какая тому причина? Думал, думал, п вдруг его словно свет озарил. «Рассуждение»— вот причина! Начал он припоминать разные случаи, и чем больше при поминал, тем больше убеждался, что хоть и много он навредил, но до настоящего вреда, до такого, кото рый бы всех сразу прищемил, все- таки дойти не мог. А пе мог пото му, что этому препятствовало «рас суждение». Сколько раз бывало: разбежится о і, размашется, закри чит «разнесу!» — ан вдруг «рас суждение»: какой же ты братец осел! — он и спасует. А кабы пе было у него «рассуждения», он бы... ...На его счастие, жилз в этом городе волшебница, которая на ко фейной гуще будущее отгадывала, а между прочим умела и «рассуж дение» отнимать. Побежал он к ней: отнимай! Та видит, что дело к спе ху, живым манером отыскала у него в голове дырку п подняла кланан- чнк. Вдруг что-то оттуда свистну ло — и шабаш! Остался паш па рень без рассуждения. Разумеется, очень рад. Хохочет. ... Прибежал в поле. Видит, люди пангут, боронят, косят, сено гребут. Знает, что необходимо сих людей в рудники заточить, а за что и каким манером — не понимает. Вытара щил глаза, отнял у одного пахаря косулю и разбил вдребезги, но толь- ко-что бросился к другому, чтоб борону у него разнести, как все ис пугались, и в одну яянуту поле опустело. Тогда он разметал только- что сметанный стог сена, и убежал. Воротился в город. Знает, что на добно его с четырех концов запа лить, а почему и каким манером— не понимает. Вынул из кармана ко робку спичек, чиркает, да ’ толь ко все не тем концом. Взбе жал на колокольню и стал бить в набат. Звонит час, зво нит другой, а для чего — не пони мает. А парод, между тем, сбежал ся, спрашивает: где батюшко, где? Наконец, устал звонить, сбежал вниз, вынул коробку со спичками, зажег пх все разом, и только-что было ринулся в то.тпу, как все мгновенно брызнули в разные сто роны. и оп остался один. Тогдз, де лать нечего, побежал домой, н за перся па ключ. Сидит день, сидит другой. За это время опять у него «рассуждение» прикапливаться стало, да только вместо того, чтоб крадучись да с ласкою к иему подойти , а оно все старую песню поет: какой же ты, братец, осел! Ну, он и осердится. Отыщет в голове дырку (благо уз нал, где она спрятала), приподни мет клапанчик, оттуда свистнет — опять он без рассуждения сидит. Казалось, тут-то бы и отдышать ся обывателям, а они, вместо того, испугались. Не поняли, значит. До тех пор все вред с рассуждением был, и все от него пользы с часу па час ждали. И только-что польза наклевываться стала, как поіпел вред без рассуждения, а чего от пе го ждать — неизвестно. Вот и за боялись все. Бросили работы, по прятались в норы, азбуку позабыли, сидят и ждут. А он хоть и сидел без рассужде ния, однако понял, что один его не рассудительный вид отлично свою ролю сыграл. Уж п то важно, что обы ватели в норы попрятались: стало быть, остепеняться хотят. Да и прочие все дела под стать сложи лись: поля заскорблп, реки обмеле ли, на стада сибирская язва напала. Все, значит, именно так подстрои лось, чтоб обывателя в чувство при вести... Самый бы теперь раз к ус тройству каторги приступить. Только с кем? Обыватели попрята лись, одпи ябедники, да мерзавцы, словно комары иа солнышке, стадами играют. Так ведь с одними мерзав цами в каторгу устроить нельзя... ...Стал оп в обывательские норы залезать и поодипочке пх оттоле вы таскивать. Вытащит одного — при ведет в изумление; вытащит друго го — тоже в изумление приведет. Но не успеет до крайней поры дой ти — смотрит, ан прежние опять в норы уползли... Нет, стало быть, до настоящего вреда он еще не до шел! Тогда он собрал «мерзавцев» и сказал им: «Пишите, мерзавцы, доносы». Обрадовались мерзавцы. Клму го ре, а им радость. Кружатся, суетят ся, играют, с утра до вечера у них | іпір горой. ІІпшут доносы, вредные проекты сочиняют, ходатайствуют об оздоровлении... II все это, полугра мотное и вонючее, в кабинет к ре тивому начальнику ползет. А ои чи тает п ничего пе понимает. «Необ ходимо по ночам в барабаны бить і от спа обывателей внезапно пробуж дать» — но почему? «Необходимо обывателей от излишией пищи воз держивать» — но на какой пред мет? «Необходимо Америку снова закрыть» — но, кажется, сие от меия ие зависит? Словом сказать, начитался он по горло, а ни одной резолюции положить пе мог. Горе тому граду, в котором на чальник без расчету резолюциями сыплет, по еще того больше горе, когда начальник совсем никакой ре золюции положить не может! Снова он собрал «мерзавцев» и говорит им : — Сказывайте, мерзавцы, в чем, по вашему мнению, настоящий вред состоит? И ответили ему «мерзавцы» еди ногласно: 0 — Дотоле, по нашему мнению настоящего вреда не получится, доко ле паша программа вся, во всех ча стях, выполнена не будет. А про грамма наша вот какова. Чтобы мы, мерзавцы, говорили, а прочие чтобы молчали. Чтобы наши, мерзавцев, ватеп и предложения принимались немедленно, а прочих желания что бы оставлялись без рассмотрения. Чтобы нам, мерзавцам, жить было повадно, а прочим всем чтоб е й дик , ни покрышки не было. Чтобы нас, мерзавцев, содержали в холе и в ие- женьи, а прочих всех — в канда лах. Чтобы нами, мерзавцами, сде ланный вред за пользу считался, а прочими всеми, если бы и польза была принесена, то таковая за вред бы считалась. Чтобы об нас, об мер завцах, никто слова сказать не смел* а мы, мерзавцы, о ком вздумаем, что хотим, то и лаем! Вот коли все эт* неукоснительно выполнится, тогда ■ вред настоящий получится. * Выслушал он эти мерзавцевы речи и хоть очень наглость ихняя ему не но нраву пришлась, однако видіт, что люди на правой стезе стоят,— делать нечего, согласился. — Ладно, — говорит: — прини маю вашу программу господа мерзав цы. Думаю, что вред от нее будет изрядный, но достаточный ли, что4 вверенный край от него процвел — это еще бабушка на двое сказала! Распорядился мерзавцевы речи на доскаі написать, и ко всеобщему сведению на площадях вывесить, а сам встал у окошка и ждет, что бу дет. Ждет месяц, ждет другой; ви дит: рыскают мерзавцы, скверносло вят, грабят, друг дружку за горло рвут, а вверенный край никак-там процвесть не может! Мало того: обы ватели до того в норы уползли, чте и достать их оттуда нет средств. Живы ли, нет ли — голосу не пода ют.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz