Полуостров. 2016, № 3 (7)

которые отражаю т друг друга и лю бое движение пространства при переводе взгляда в сторону или в принципе при изменении его ориентации, и ты получишь четкое ощ ущ ение вечного при­ сутствия за спиной ускользаю ­ щего призрака. К экспонатам надо пригляды­ ваться, притягиваться. Каждый закреплен на свето чувстви тель­ но трубке, которая при под­ несении раскрытой ладони подсвечивает экспонат, словно выдергивая тайну из неживой п е­ лены лет и делая движение теней по нему конрастнее и динамич­ нее. Вслед за этой подсветкой и недолгим оживлением вещи и света на черных интерактивных панелях (которые изначально кажутся просто неработающ и­ ми), опоясывающих витражи, на­ чинают м едленно просвечивать строки, цитаты, пояснения... — и чер е з некоторое вр ем я так же м едленно, сло вно в бессильи за ­ крывая глаза, угасают. Белый зал — пространство п о гр уж е н и я. М о ж н о о б о й ти с ь б е з чтения стихов, б е з знания м атчасти , но п р ои гнор ир о вать ощ ущ е н и е ж и во го в н авсегд а уш е дш ем , п е р е те к а н и е теней, вы с в е т р е зк о го пр оф и ля С та ­ лина на стену, обклеенн ую вы ­ резками и вырывками из газет, аф иш и о б ъ я в л е н и й , эти н а ­ м е к и , п о с л е д о в а т е л ь н о с т и и совпадения, всё из которых становилось — и есть — о б р а ­ зом, строкой, метафорой, риф ­ м о й , п о с в я щ е н и е м , п е п л о м в китайском бронзовой п еп ел ь­ нице — это игнорировать никак не получится. В описании к экспозиции Б е л о ­ го зала сказано, что это п ом е ­ щ ение и его вза и м о д е й с тв и я , н а п р а в л е н н ы е в о б е с т о р о ­ ны, служит клю чом к понимаю «Северных элегий» А х м а т о ­ вой. Но, мне кажется, оно служит клю чом к пониманию в принципе среды , культуры, быта и и сториче­ ской м ясорубки , в которую попали, в частности, люди, под чьими но­ гами узн аваемо скрипели эти (взгляд вниз) половицы. П о сле Белого зала ждут пространства бол ее фактографические и документально-строгие — кабинет Пунина, гостиная («розовая ком ­ ната»), комната Ахматовой 1938 года и комната, где она жила после эвакуации. Здесь, кажется, в стены въелся белый пожар магниевой вспышки. Зд е сь наряжали елку. Зд е сь стоял стул с коленкоровой о би в­ кой и резным завитком на спинке. А потом он сменился геометрич- ной и резкой советской четырехногой уродиной, кое-как обтянутой мертвого цвета кожзамом . Зд е сь спал на диване Осип Мандельштам и никогда не помещ ался на нем со своими длинными ногами. А потом Осип больш е не вернулся. Они вообщ е все уходили из этой квартиры в д ьявольскую пропасть ужаса и льда. Все пропали, все. Лев, Николай, Осип, М арина и даже сам Пунин — семья пропала, друзья пропали, товарищи, общ ность: самы е близ­ кие люди, сам ы е талантливые. Ахматовой ж е зачем-то бы ло суждено остаться и вынести — нести — это. Призраком ходить внутри квартиры, опустевшей, выжженной телефонными черными звонками, смотреть скво зь м утные окна вглубь съеж и вш его ся и замолчавш его Фонтанного