Под сенью Трифона. 2016, № 1 (8).

внуков. Мне действительно не с кем было их оста­ вить. Но батюшка сказал: «Положись на Бога, он всё уладит. Я буду молиться, ничего не случится с внуками». И действительно, пока я собирался всё как-то само собой сообразовалось. От похорон впечатление осталось, пожалуй, ещё более тягостное, чем от юбилея. Я понимаю, что июнь месяц — пора отпусков, но, даже учитывая это, народа было неожиданно мало. Гроб с телом для гражданской панихиды установи­ ли в морге, в зале прощания. Почему-то больше ни­ где в городе места не нашлось для почётного гра­ жданина, заслуженного работника культуры, одно­ го из известнейших и уважаемых людей своего вре­ мени... Я вспоминал похороны Владимира Смирнова, Александра Миланова, Николая Скромного, Вита­ лия Маслова... Сравнивал. И недоумевал. Постояли у гроба. Подошли, попрощались... Не­ сколько человек выступили с прощальным сло­ вом. Я потянулся к гробу, хотел что-нибудь сказать, но отведённое время уже закончилось, надо было срочно освобождать зал для прощания со следую­ щим покойным. На панихиде в Спасе-на-Водах народу было ещё меньше. Поразило, что, как всегда, никого не было от ВГТРК, хотя Тимофеев столько сил отдал наше­ му радио и телевидению... Хоронить на кладбище повезли без священника. Тоже некому было. И я на кладбище поехать не мог. Опаздывал на автобус. А следующий — почти через сутки. Подо­ шёл к вдове и родственникам, извинился и уехал. Я стою у памятника Ждущей. Так вышло, что живу я неподалёку. Вспоминаю Тимофеева. Он этот памятник представлял совсем не так. Я помню, как в 80-е он, сильный, уверенный в себе, в своих силах, решительный, весь какой-то масштабный, делился с кем-то (уже не помню с кем) своими грандиозны­ ми планами об этом памятнике. Речь шла о сборе средств. Совещавшиеся счи­ тали, что, если бросить клич по флоту, то на па­ мятник соберут легко. Думали о том, как органи­ зовать конкурс среди скульпторов и архитекторов, как оформить документы для разбивки парка. Не помню, Тимофеева это было предложение или ко­ го-то из участников обсуждения, но место под па­ мятник и парк они планировали уже готовое — у бывшего Дома междурейсового отдыха на улице Шмидта. Позднее там, по-моему, управление Сев- рыбхолодфлота было. А саму Ждущую хотели поставить вместо уста­ новленного там памятника — маяка, считая, что «стекляшка» ни исторической, ни художественной ценности не имеет. Но потом решили, что этот памятник нужно оставить, поскольку он посвящён рыбакам и ко­ раблям тралового флота, погибшим в годы Вели­ кой Отечественной войны. Да и в глаза он бросать­ ся не будет, поскольку размером Ждущая должна была быть никак не меньше Алёши, чтоб с моря была видна!.. Вот такие революционные планы были. Когда говорят о поэзии Тимофеева, обычно вспоминают его публицистичность, даже газет- ность его стихов. Укором звучит, что многое напи­ сано по-журналистски, на злобу дня... Но Виктор Тимофеев и действительно был жур­ налистом по складу ума и характера, а ещё и трибу­ ном был, активистом и агитатором по сути. И эти стихи-выступления были неотъемлемой частью его самовыражения, инструментом обращения к лю­ дям и способом общения с ними. Но были и другие стихи. Настоящие, лирические, ставшие песнями, устойчивыми словосочетаниями, превратившиеся в часть нашей культуры. Так с Маяковским мы знакомимся как с агитато­ ром, горланом-главарём, и, лишь вчитавшись в его стихи, изучив творчество поэта, понимаем, что са­ мое сильное у Маяковского — его пронзительная лирика, о которой изначально мы и не подозревали. У Виктора Леонтьевича множество поразитель­ но тонких лирических стихов. В ранних сборниках они просто теряются в броской и громкой публи­ цистичности, и их надо искать. С конца 80-х, непосредственно занимаясь «Сла­ вянским движением», Виктор Тимофеев, и прежде никогда не бывший воинствующим атеистом, всё больше тянется к Православию, не оставляя при этом коммунистических убеждений и принципов. Эта двойственность мироощущения порождает в нём сложнейшую духовную ломку. Но стихи стано­ вятся не такими резкими, как и жизненные сужде­ ния всё менее категоричными. Всё больше в стихах его появляется спокойной мудрости, умиротворе­ ния и любви. Что я видел? Всё я видел. Всё я ел и всё я пил. Пел, смеялся, ненавидел, Верил, мучился, любил. Жизнь! Взойдя уже на крышу, Не черню и не белю. Но всё меньше ненавижу И всё более люблю. В последние годы жизни он как бы торопился восполнить этот лирический «недобор». Тимофе­ ев возвращается к сотрудничеству с композитора­ ми. Много песен на его стихи написано Алексан- 80 Под сенью Трифона | № 1 (8) 2016