Под сенью Трифона. 2016, № 1 (8).

на. Как и все дресвяне, она жила тем же, чем жила страна, честно трудилась, «втихомолку творила свой честный труд»: и полы мыла, и печки топила, и фельдшерице помогала, и на лесозаготовках дрова пилила, косила траву на сено. В книге очерков «Год на Севере» (1859 г.) С.В.Максимов писал: «Пока рус­ ский человек в силах и пока не изломали его вконец житейские нужды и трудовые ломовые работы, он приемлет труд как радость. Русский характер, ис­ кушённый в трудах и лишениях, редко жалуется на свою судьбу» [цит. по 6]. Так и Сусанна. Она прекрасно знала промысел, знала и то, как коварно и опасно бывает море в голомя. По­ сле Устиньева женщины целым селеньем выходи­ ли к морю просить «лёгкой, попутной волны» их кормильцам. Разделяла и общие радости дерев­ ни — возвращение мужчин с промысла. Вина не пила. Была хлебосольной хозяйкой, и её часто в гости приглашали. И вот теперь «помирает в оди­ ночестве»: оба сына, продолжатели рода, ушли на фронт холостяками. С достоинством, спокойно ожидает Сусанна смерть, думает и печалится лишь об одном: как бы ей не обременить никого лишней заботой о себе. Будучи истинной хозяйкой, для которой домаш­ нее имущество составляет основу жизненного бла­ гополучия, она попросила, чтобы перину убрали, а постелили оленные шкуры: вроде бы «вольнее» на них лежать и «спускать ловчей». Шкуры же эти ста­ рые, вытертые, «высланные местами до мездры» — «проспанные бросовые постели». А перину собира­ ли не один год: по пёрышку, и вся семья спала на ней. На самом же деле Сусанна боялась одного: «не запятнать перину в смертный час», чтобы добро по­ лезное людям не пропадало». Не о себе, а о других людях радеет в свой смертный час эта женщина. Что вспоминает человек перед смертью? Самые светлые, пусть не всегда лёгкие моменты жизни проходят перед взором старухи. В семье Сусанны царил лад: мужа своего она называла ласково Ка- рушка, бережно хранила о нём память. Да и дерев­ ня — «и в глаза, и за глаза — не иначе как Сусанной Карушковой её уважительно звала, и вкладыва­ ли, казалось, люди в это прозвище добрую память о Сусаннином муже, который до сих пор ласково именовался не иначе как Карушко Сусаннин ... В русских народных сказках говорится: «Жили они долго и счастливо и умерли в один день». Так и Сусанна: об одном жалела, «что не рядом в зем­ лю положат её, Карушкову Сусанну» [2. С. 61-62]. Однако после гибели мужа Сусанна «не крикну­ ла, не заплакала», оставшись наедине со своим го­ рем (сравни с поведением старика из Сёмжи, узнав­ шем о гибели последних сыновей: рванул на себе рубаху, по-волчьи завыл, зарыдал, завизжал). Лишь одна мысль — об осиротевших детях, которых надо поднимать теперь одной, в недостроенном доме, не оставляла её. Никому не жалуясь, переживала своё горе. В этом проявились твёрдость духа, нрав­ ственный стержень, поморский характер Сусанны. Вся жизнь Сусанны Карушковой — подвиг тер­ пения, подвиг-страдание. В голодное время (1919 год) одна, без мужа-кормильца, с малолетними детьми на руках, трудилась, не жаловалась, выстоя­ ла... Пережила бесхлебный двадцатый год. Держа­ ла коня да корову; в тридцать седьмом, когда обра­ зовалась артель, сдала коня. «Жила без большого достатка, но и не бедно». И сыновей своих с малолетства приучала к труду, брала на сенокос. «За хорошу работу на доброе сло­ во не скупилась, хоть и строга была. Доброта, ра­ бота да строгость, уверена была Сусанна, и помог­ ли ей из робяток не безотцовщину и не отстойщи- ну, а мужиков людям на зависть вырастить». Дети её «горки не меряли» [2. С.68]. В.С.Маслов вспоми­ нал: «Самым последним человеком, самым послед­ ним пацаном считался тот, про которого могли сказать: «Горки меряет», то есть бегает, хотя есть ра­ бота. Раньше в работе всё лето... «Горки мерить» — это был самый большой позор» [1. С.48]. Выстоять, не сломиться помогали редкие мину­ ты счастья. «Счастье увидела, как и все бабы в Кру­ той Дресве, на первом колхозном сенокосе в три­ дцать восьмом году: и ударники-то всё, и в почё- те-то, и дворы-то да повети от сена ломятся!» А еще ощущала тихую радость за сыновей и за новый, от­ строенный их руками дом...» Заботливой хозяйкой была жёнка. Никому не доверила Сусанна «полатницы свои шоркать дрес­ вой», когда пришли к ней бабы избу мыть — до­ шла очередь до нового дома. «Руки, — говорит, — занозите!» Взаимопомощь для поморских жен­ щин — неписаное правило («друг по дружке избы мыть ходили»). Дом всегда был для нее опорой: «края у полат- ниц с весёленькими красноватыми сучками... дав­ но закруглились: не бойся, баба, шоркать — руку не занозишь». Каждый скол был смыт, чищен битой дресвой. «Такие любушки стали: всё кружевные да узорчатые». А попервости все руки были в занозах... Военное лихолетье прошлось по всем дресвянам. Горе затронуло каждую семью. Осталась Сусанна без сыновей. Авторские отступления-раздумья пе­ реносят читателя на улочку родной деревни Сёмжи. Сколько их, сёмжан с Заднего порядка, не вернулось с войны! Из восьми домов, восьми хозяйств — один­ надцать мужиков полегли в чужих землях. «Вот что стряслось с нашим Задним порядком. А судьба Крутой Дресвы почти не отличается от судьбы моей родной деревни», — с горечью гово­ Под сенью Трифона | № 1 (8) 2016 55