Под сенью Трифона. 2015 г. №1(7).
праздник, торжество вечнозеле ной природы , пир одиночества и музыкальной классики. Салмин Альфред Георгиевич. 1934-2000». С фотографии на вас смотрит улыбающийся, экстравагантно одетый (кажется, в австрийскую военную форму времен Штрау са, с круглой фуражкой) муж чи на. На щегольском надгробном камне — изображение знамени той скалы Дива у Симеиза. Это, что называется, интеллигентская эпитафия. Автора ее, безуслов но, тоже одолевали мысли о воз можности вечного забвения по сле восторга и праздника жизни, иначе бы он не был столь патети чен. А вот — эпитафия кресть янская, на украинском: «Вш закш чив життя, в щлому покла- даючись на Господа. Пом’ятуемо, кохаемо, сумуемо. Жинка, дгги та онуки. Ткач Петро Тимофшович (1929-96)». Едва ли трудовая жизнь Петра Тимофеевича была «восторг и праздник» и уж точ но — не «пир одиночества», но вот проблемы забвения его явно не интересовали в той же степе ни, что нас, интеллигентов. Он и тут, вероятно, предпочитал «по- кладатися на Господа». Я усмехнулся, поймав себя на мысли, что продолжаю заочно свой спор со слепым стариком о бессмертии. Мы миновали территорию но вого кладбища и вышли на глав ную аллею. Здесь, на широком надгробье, стоит небольшой обе лиск с лаконичной надписью: «Три неизвестных советских тан киста и один рабочий зверски замучены немецко-фашистски ми оккупантами. Декабрь 1941 г.». Вокруг обелиска — несколь ко больших надгробных плит с именными табличками. Они окружены цепями и украшены по углам якорями. Но похоро нены здесь, кажется, в основном не моряки: «Рядовой Зубов И. Г. Ум. 1945 г.», «Сержант Пашков И. Н. Ум. 1946 г.», «Майор Корнеев С. А. Ум. 1946 г.»... Может быть, это морские пехотинцы? Во вся ком случае, точно можно сказать только об одном усопшем, что он был военный моряк: «Матрос Мазурик О. К. 1926-1946». Всего в ограде из якорных це пей покоились тридцать воен ных, из которых пять человек умерли в 1945 году, а двадцать пять — в 1946-м. Я гадал: а како ва причина смерти тех, кто умер в 1946 году, и почему их в пять раз больше тех, кто ушел из ж и з ни в 1945-м, когда еще шла вой на? Может быть, они стали жерт вами какой-нибудь катастрофы, диверсии или массового отрав ления? Я стал искать отдельную табличку, извещающую о том, что же трагедия здесь приключи лась в 1946 году, но ничего похо жего не увидел. - Вы чью-то могилу ищете? — услышал я женский голос. — Не стесняйтесь, спрашивайте, я вам подскажу. Я поднял голову и увидел за одним из памятников пожилую рыжеватую женщину с двумя п я тилитровыми пластиковыми бу тылями воды в руках. У ног ее вились две собаки — большая и маленькая. - Почему большинство этих людей умерло в сорок шестом году? — спросил я, указывая на надгробья. — Что здесь прои зо шло? Женщина поставила бутыли на землю. - Скончались от тяжелых ран. Здесь же госпиталь был непода леку, они в нем лежали. А даль ше — могила нашего Героя Со ветского Союза Николая Тихо новича Васильченко. Он умер в восемьдесят пятом году. А там, у входа, похоронены три тан ки ста и один рабочий. Видели па мятник? В сорок первом, во вре мя боев, наш танк не удержался на склоне, съехал вниз, застрял между скал — как раз там, где теперь аптека. Танкистов и это го, четвертого, про которого на писано, что он рабочий, спрята ли местные жители возле санато рия Семашко. Но нашелся преда тель, донес об этом, и немцы их замучили. Танк этот после войны из расщелины вытащили, — по мню, я девочкой бегала смотреть. Мы с родителями сюда приехали в сорок четвертом году, когда та тар выселили. Тогда здесь было много всякой разбитой техники. В гору Кошка немецкий самолет врезался. Мы ходили под гору со бирать этот. как его. тротил — трубочки такие. - А этот предатель, — перебил я ее, находясь под впечатлением рас сказа о трагической судьбе танки стов и рабочего-подпольщика, — он что, был из немцев-колонистов? Или крымский татарин? - Да нет, из наших. Ж ил здесь с мамой. В сорок четвертом парти заны ему отомстили: глаза выко лоли. Он всё ходил потом по Си меизу — с палочкой, в зеленых очках. - В зеленых очках?.. — пролепе тал я. — И в санаторной пижаме? - Да. Видели такого? Я кивнул и больше не стал ни о чем спрашивать. Мне всё ста ло ясно. М ы вышли с кладбища. Сгу щались сумерки. С сосед ней горы на него наползало обла ко, подсвеченное лучом уже не видимого, свалившегося за Яйлу солнца. Через несколько минут оно окутает мерцающим, плот ным, влажным туманом и нас, и могилы. Уже явственно слы шался запах озона, как после до ждя. Я вспомнил, что в светлом облаке, по представлению древ них, являлся людям Б о г . А дале ко внизу, вдоль моря, слившего ся с потемневшим небом и ка зав шегося оттого бездной, цепочкой загорались огни вечернего Си меиза, по которому фланировали загорелые, подвыпившие, безза ботные люди. Они шли мимо ап теки, на месте которой застрял в сорок первом году танк, мимо са натория имени Семашко, где ис тязали танкистов и рабочего. Оттуда едва доносился шум ку рортной жизни, не знающей и не желающей знать о тяжелой цене человеческого выбора и еще бо лее тяжкой цене возмездия. Под сенью Трифона | № 1 (7) 2015 75
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz