Под сенью Трифона. 2012 г. №4.

Под сенью Трифона | №4 2012 79 мых. Почти не раздумывая – прям в пороховой погреб! Вот это жило в ней всегда. Спо- койная решимость. Без заполош- ных криков и переживаний. Надо было видеть, какой восторг предло- жение Благовой вызвало у сербов! Они покорены были ее спокойной уверенностью… Дальше – что-то не срослось, продолжения не по- лучилось, но сама ситуация, на мой взгляд, показательная, для Надеж- ды Георгиевны очень характерная. Славянский ход, вообще весь тот наш балканский вояж, предприятие потрясающее. И сама идея, и ее воплощение, и тот круг людей, кото- рых свела она в один автобус, в один мощный, поражающий воображение кулак. Одни только знаменитый исторический романист и фолькло- рист ДмитрийМихайлович Балашов и прозаик, руководитель семинара в Литературном институте Семен Ива- новичШуртаков составили бы честь любому самому представительному форуму высшего ранга. А были ведь еще и, не раз уже мной упомянутый, Виталий Маслов, и поэты - Виктор Тимофеев и Викдан Синицын, и все тот же Дмитрий Ермолаев, тогда еще поэт и прекрасный радиожурналист, за последние годы ставший отлич- ным архивистом, знатоком истории нашего родного Кольского края, и удивительная Калина Канева – из- вестнейшая болгарская журналист- ка, автор множества книг и статей о русской культуре. И в этом ряду, в этой собранной Масловым стойкой дружине – Надежда Георгиевна. Испытанный боец. Надежнейший. Безусловный. Ее академическая карьера – мо- жет быть, не блестящая, без голово- кружительных взлетов, но очень и очень достойная, четкая. Надежда Георгиевна окончила в родном для себя Калининграде местный государственный университет и аспирантуру ЛГУ. С 1982 года – до- цент МГПИ (нынешнего МГГУ), где в 1988 году возглавила кафедру русского языка, историей которого занималась всю свою профессио- нальную жизнь. Автор более семи- десяти научных работ, в том числе, монографий и учебных пособий. Почетный работник высшей школы России. Для меня – счастье, что довелось с ней, пусть недолго, но работать вместе, на одной кафедре МГПУ, под ее руководством. Именно На- дежда Георгиевна пригласила меня вести в родном институте, нынеш- нем университете, курс «Основы журналистики». Бывал я и на ее лекциях, и общались, конечно, по учебным делам постоянно. Поко- ряли тщательность Благовой, порой даже педантизм, и всегдашняя го- товность помочь и книгами, и до- брым советом. При этом профессор очень благосклонно относилась к моим беззаветным безалаберности и лени, понимала, что требовать от поэта сделать что-то точно в срок и правильно заполнить какие-то нелепые учебные бумаги – занятие бессмысленное и жестокое. Помню, как она легко относилась к каким-то, казавшимся мне трудными, задачам преподавателя вроде программы курса или плана семинаров. Тер- пеливо объясняла, как и что, как сделать правильней и лучше. Чтобы потом сказать с улыбкой: - Дима, все ведь просто! Очень просто… Гораздо проще, чем иные ваши стихи и то, что вы делаете в газете. Помню, с какой теплотой и радо- стью приняла Надежда Георгиевна первую часть романа «Мурманцы». Но и укорила чуть-чуть тем, что немножко не хватает в книге геогра- фии Мурманска, нечеткая она, не- сколько размыта, город – со всеми его улицами и дворами - не виден. Я согласился не без удовольствия – по самому разговору (да и по упреку!) стало очевидно, с каким внимани- ем и любовью был прочитан мой текст. Очень выручила ее поддержка и книги, когда пришлось учиться в Ли- тературном институте. Образование, которое нам там давали, как раз таки филологическое, там от дисциплин по истории языка вроде скучнейшей, заковыристой «Исторической грам- матики», специалистом в которых была Благова, никуда не денешься. Оказалось, кстати, что среди моих преподавателей – хорошо знающий ее Лев Иванович Скворцов, извест- нейший филолог, ученик В.В. Вино- градова, доктор наук и профессор МГУ. А он присутствовал на защите Благовой кандидатской – едва ли не одним из оппонентов там был. Так что знал ее прекрасно и говорил с огромным уважением, отмечая безусловный талант Благовой как ученого-языковеда. …И последнюю свою встречу с Надеждой Георгиевной я помню очень хорошо, отчетливо. И связа- на она опять-таки с мурманским моим романом. Это было в конце нынешнего января, на следующий день после презентации второй его части - «Мурманцы 1942». Я шел по проспекту Ленина и на пересечении с улицей Егорова, на повороте к родному для Благовой, да и для меня, пединституту, ныне ставшему университетом, и вовсе не педагогическим, увидел ее. Надежда Георгиевна шла с внучкой. Загово- рили о презентации, я посетовал, что Благова на ней не была. Она из- винилась и пояснила, как-то жестко, почти горестно, поджав губы: - Не получилось… Потом добавила: - Я очень плохо себя чувствую, Дима… Я что-то ответил ей дежурное, мол, не беда, не в последний же раз, еще увидимся – и на презентациях новых, и без них – просто, в жизни. Кто ж знал, что все случится так разом, что так нежданно-негаданно уедет от нас Надежда Георгиевна, а потом и уйдет – навсегда. Кто ж знал, что больше не встретимся… Благо- ва, кажется, тогда еще и о страшном диагнозе своем не знала, жила обыч- ной жизнью преподавателя, мамы и бабушки. Но жизнь – штука хрупкая, будто огонек свечи. Ветерок подул, и – нет его… Но память остается, особенно, когда огонь был ясным и чистым. Надежда Георгиевна Благова – об- разец такого горения – служения лю- дям, своему делу, русской культуре, служения ясного и чистого. Будем помнить…