Под сенью Трифона. 2011 г. №2.

Под сенью Трифона | №2 2011 23 Над землей, как медуза, висит пелена. Мир — как ночь накануне рассвета. Мук и смуты земная округа полна. — Время ветра! — кричу. — Время ветра!.. Человек родился Человек родился… Человечек! Маленький, почти как воробей. Окружен заботой, жизнью встречен, ничего не знающий о ней. Не освоил он еще ни слова — хоть ему «грачи», хоть «соловьи», и куда уж песня Толкуновой «носики-курносики мои…» Он не понял даже, где он, что с ним, что он есть такое средь людей. Он, понятно, после станет взрослым, но сейчас и впрямь — как воробей. Я уже переключил вниманье, говорю с приятелем-отцом, только вдруг каких-то сил влиянье ощутил — затылком и виском. Повернулся — ба! — ведь я замечен. Скручена пеленка-простыня. Крохотный лобастый человечек смотрит — с любопытством! — на меня. Поглядел, подумал — не ошибка? Чмокнул кулачок — мол, дело как? Тонкая подвижная улыбка тайной засветилась на губах. Так-то вот! Пускай в сплошном тумане зернышко сознанья, но — притом жажда видеть, и понять желанье, и улыбкой встретить тлеют в нем. Жизнь едва лишь начата. И все же в человечке высверкнет порой свет добра — почти сквозь поры кожи, сквозь еще не загрубевший слой. Я сдаюсь. Мне незачем и нечем защищаться. Руки поднял вверх. Забираю слово «человечек». Оставляю слово «ч е л о в е к»! Русь Жизнь — за что и зачем? — я не знаю. Будто в небо метнули копье. И лечу я, лечу, бормочу, повторяю росяное русалочье имя твое. Вижу сопки, озера, речные извивы и, молясь, чтоб воткнулось меж них острие, бормочу, от повторов, от звуков счастливый, росяное русалочье имя твое. Русый локон березы у тихого русла мог укрыть бы навеки и мой окоем. Я мечтаю о нем, повторяя без грусти росяное русалочье имя твое. Повторять имена — тоже предназначенье. Там их ветер подхватит, там птица споет. Потому, придавая звучанью значенье, повторяю русалочье имя твое. Пусть всегда на земле, бесконечно любимой, и потом, когда грянет мое забытье, повторяется вечно русалочье имя, росяное русалочье имя твое. *** О молодость — веселая трава, побеги и в пушиночках коренья. Не вопрошай на рост свои права, не вопрошай на бой соизволенья. О старость — твердокорые дрова, да обойдет тебя короста тленья. Да отстоишь ты гордые права высокого последнего горенья. 1996 На вершине Будто темный полярный декабрь наступает — налегает пора увядающих лет. То — огня в погустевшей крови не хватает, то — любимых дорог заметается свет. Облетают слова с холодеющих празднеств. Думы грустно струятся в седой голове. Жмут недуги, ворча, утверждая напрасность дальних жизненных планов: уймись, человек!