На страже Заполярья. 1954 год. Август.
15 августа 1954 г.. Ns 193 (5035). На с т р а ж е З а п о л я р ь я 3 В Е П Р О Т И В Ж JP ж ж ж ☆ ☆ •J? Во многих произведениях известных писателей, в народных рассказах, сказках, пословицах и по говорках религия заклеймена, как вреднейшее реакционное мировоззрение, как опиум народа. Ни же печатаем некоторые из этих материалов. В. МАЯКОВСКИЙ Н А Д О Б О Р О Т Ь С Я У хитрого бога лазеек - - много. Нахально и прямо гнусавит из храма. С иконы глядится Христос сладколицый. В присказках, в пословицах господь славословится, имя богово на губе v убогова. Г алдят и доныне родители наши о божьем сыне, о божьей мамаше. Про этого самого хитрого бога поются поэтами разные песни. Окутает песня дурманом, растрогав, зовя от жизни лететь п о д н е б е с н е . Хоть вешай замок на церковные туши, хоть все иконы из хаты выставь, вранье про бога в уши и в души пролезет от сладкогласых баптистов. Баптисту замок повесь на уста, а бог обернется похабством хлыста. А к тем, кого не поймать на бабца, господь проберется в пищаньи скопца. Чего мы ждем? Или выждать хочется, пока и церковь не орабочится?! Религиозная гудит ерундистика, десятки тысяч детей перепортив. Не справимся с богом газетным листиком, - несметную силу выставим против. Райской бредней, загробным чаянием ловят в молитвы душевных уродцев. Бога нельзя обходить молчанием, — с богом пронырливым надо бороться! Про Тита и Ваньку, случай, показывающий, что безбожнику много лучше Жил Тит. Таких много! Вся надежда у него на господа бога. Был Тит, как колода, глуп. Пока не станет плечам горячо, \ машет Тит со лба на пуп да с правого на левое плечо. Иной раз досадно даже. Говоришь: «Чем тыкать фигой в пуп — дрова коли! Наколол бы сажень. а то и целый куб». Но сколько на Тита ни ори, Тит не слушает слов: чешет Тит языком тропари да «Часослов». Раз у Тита в поле гроза закуралесила чересчур люто. А Тит говорит: «В господней воле... Помолюсь, попрошу своего Илью-то». Послушал молитву Тита Илья да как вдарит по всем по Титовым жильям! И осталось у Тита — крещеная башка да от избы углей полтора мешка. Обнищал Тит: проселки месит пятой Не помогли ни бог-отец, ни сын. ни дух святой. А Иванов Ваня — другого сорта: не верит ни в бога. ни в чорта. Товарищи у Ваньки — . сплошь одни агрономы да механики. Чем Илье молиться круслый год. Ванька взял и провел громоотвод. Гремит Илья. молнии лья, а не может перейти Иванов порог. При громоотводе — бессилен сам Илья пророк. Ударит молния Ваньке в шпиль — и хвост в землю прячет куцо. А у Иванова — даже не тронулась пыль! Сидит и хлещет чай с блюдца. Вывод сам лезет в дверь (не надо голову ломать в муке!): крестьянин. ни в какого бога не верь, а верь науке. Д ж о ХИЛЛ П р о п о в е д н и к и р а б Долгогривые .чушь все несут Про грехи да про страшный суд. Об еде ж заикнешься, так нет. Запоют они сладко в ответ: «Хочешь есть, — умирай, В небе есть для вас рай. Здесь трудись да молись. Каравай вам в рай бог подай!* И дурачат голодных людей, И поют и бубнят все сильней. А когда вы попались впросак, То, взяв деньги, споют они так: «Хочешь есть, — умирай, В небе есть для вас рай. Здесь трудись да молись, Каравай вам в рай бог подай!» Так юродствуют прыгуны И кликуши, ханжи и лгуны: «Все отдайте Исусу Христу: Он воздаст вам за доброту». «Хочешь есть, — умирай, В небе есть для вас рай. Здесь трудись да молись. Каравай вам в рай бог подай!» Если ж боретесь вы за семью. Чтоб улучшить участь свою, То вы грешник, они говорят, После смерти пойдете вы в ад. «Хочешь есть, — умирай, В небе есть для вас рай Здесь трудись да молись. Каравай вам в рай бог подай!» Мы, рабочие разных стран, Соберемся в единый стан: И когда мы весь мир заберем, Негодяям мы так пропоем: «Хочешь есть, ну так знай. Как работать и печь каравай. К колке дров будь готов; Руки есть, — будешь есть, так и знай!». Воры себя выдали НА РОДНЫЙ РАССКАЗ У одной женщины пропала телка (а это поп поймал и зарезал). Дьякон все видел и решил попа разоблачить. Вот и с ходит женщина в церковь и начинает мо литься. А дьякон увидел ее и возглаша ет: — Вдовица, вдовица, у попа твоя те лица! Поп это слышит и из алтаря голос по лает: — Молчи, дья!Гон, пред вдовицей, тебе половина телицы! Псаломщик услышал все это и запе вает на клиросе: — II во веки веков, аминь. А мне? Тогда поп говорит: — А тебе кишки да сало! Псаломщик в ответ: — Мне этого мало! Тогда уже дьякон видит — дело плохо, и возглашает опять: — Тебя не боюся, своею частью делю- ся. Так вдова и узнала, где ее телка.' Поп и пономарь РУССКАЯ СКАЗКА Повадился пономарь к попу на погреб з* сметаной лазить. Пост не пост, а яа погреб сметану не ставь: пономарь, что кот, все сожрет. Поп однажды и говорит пономарю: — Поймаю — изничтожу! Пономарь решил оправдаться перед по пом. Наступила пасха. Залез пономарь з страстную пятницу в погреб, наелся до отЕала сметаны и с собою ложку захва тил. Пошел в церковь до обедни и спа сителю с Нпколаем-утодником по губам сметаной провел. Собрался народ к ранней обедне. На чал поп службу. Посмотрел на богов, а у спасителя с Николаем-утоднпком цо усам сметана течет. Разорился поп. как ШЕаркнет кадилом по зубам Николе дз как заревет: — Я вас, дармоедов, отучу сметану жрать! Вечером похристосовался с пономарем и говорит: — Прости, брат, а я на тебя думал. Собачья доля ЛИТОВСКАЯ СКАЗКА Шел однажды бог по деревне, а соба ка на него лает. Бог и говорит: — Ты чтч> на меня лаешь? Ведь я же тебя сотворил. Собака ответила: — Видно, без дела был. когда меня творил. Было бы гораздо лучше, если бы меня не было: не терпела бы я холода, дождя и непогоды. Поговорки и пословицы Один свечку, другой свечку, а попу — на овечку. Здесь не в церкви — не обманут. Попу темнота народа — источник до хода. Земля любит навоз, а попы — принос. Карман сух, так и поп глух. У попа сдачи не бывает. Кому убыток, а попу доход: с живого и с мертвого дерет. У честных отцов не найдешь концов. Игумен за чарку, <9ратья за ковши. Монах не кот, молока не пьет, а вина подавай. В монастыре, что в омуте: сверху глад ко, внутри гадко. Любят монахи, когда за них в поле ра ботают. Можем и бога научить, как хлеб ро дить. Попу и ксендзу от колхозных ворот — крутой поворот. А. С. СЕРАФИМОВИЧ Две божьи матери На окраине огромного города. высоко над рекой, красиво белел большой дом. Внизу, на берегу, черно дымила фабрика. В третьем этаже белого дома, в громад ных комнатах, залитых солнцем, жил хо зяин фабрики с семьей. В полутемном подвале жил ткач с ткачихой тон же фаб рики. У фабрикантши родилась дочка. У тка чихи тоже родилась маленькая. В великолепной спальне висел образ божьей матери в золотой ризе. Барыня верила в бога, но знала, что божья ма терь хорошо нарисована на доске, а толку от нее никакого не будет, если у челове ка нет денег. У ткачихи в запаутиненном углу тоже висела икона с почернелым ли ком. Ткачиха с глубокой верой молилась, думала, что на нее смотрит сама божья мать живая. У фабрикантши были вокруг ребенка няньки, мамки, горничные, и кормила мо лодуха, которая из-за нищеты с тоской бросила свое дитя в деревне умирать на кислой соске, набитой ржаным хлебом. Ребенок ткачихи целый день, надрыва ясь, кричал, голодный, в мокрых вонючих пеленках, некому приглядеть: мать и отец целый день за гремучим станком на фаб рике, — и ни на минуту не замирала то ска по своему маленькому. Дочка фабрикантши расцветала, как цпеток, — розовая, с перетянутыми ниточ ками ручками и ножками. И смотрели на нее нарисованные на доске глаза в золо той оправе. Дочка ткачихи — желтень кая, со старушечьим личиком, кривыми ножками, как пожелтелая травка в темно те погреба. И смотрело на нее почерне лое лицо, нарисованное на потрескавшейся доске. Заболела дочка фабрикантши. Налетели со всех сторон самые знаменитые доктора, профессора, платили им большие тысячи — и выпользовали девочку. Опять она, розовая и живая, щебетала, как птичка. И смотрела на нее божья мать в золотой оп раве. Заболела дочка ткачихи — стало ей сво дить ручки и ножки, почернело маленькое личико, повело посиневший ротик. Билась головой о доски измученная мать, рвала волосы, кидалась на колени и страстно молилась, мучительно сжимая грудь кост лявыми руками и исступленно глядя на по чернелую икону полными муки, слез, на дежды, отчаяния глазами: — Мати пресвятая, пречистая, заступни ца! Спаси ты мне дочечку... вызволи ты мне дочечку... пущай поздоровеет моя д е вочка... поставь ты ее на ножки... За что так она мучится?! Мати пресвятая... Гудит гудок, бросает ткачиха, глотая слезы, больную крошку, бежит работать на фабрикантово семейство. Уходит и ткач на работу, а в глазах — тоска. Умерла маленькая и лежала, как жел тенький свернувшийся листик, а в углу висела черная доска. Поп торопливо похоронил, стараясь по скорей отделаться и скороговоркой приго варивая: — Пути господни неисповедимы... зато ей там хорошо будет... на том свете. — Хочь бы она на этом, хочь бы часо чек, один бы часочек как следует пожила, — захлебываясь, выговорила мать. Поп прикрикнул: — Не гневи господа! Господь каждому дает крест, и каждый должен нести его. А то гореть тебе в пещи огненной. Росла и расцветала дочка у фабрикант ши; у ткачихи тлела в могиле; и никогда не заживала тоска у замученной женщины. Попрежнему висели две божьи матери: одна наверху, в вызолоченной оправе, хо рошо нарисованная, другая— в полутьме подвала, старая, полопавшаяся. М А Р К Т В Е Н Любознательная Бесси Бесси — славная девочка, не шалунья, не тараторка; она любит поразмышлять то над тем, то над этим и постоянно спраши вает «почему?», стараясь понять, что про исходит вокруг нее. Однажды она спро сила: — Мама, почему повсюду столько стра даний и горя? Для чего все это? Это был несложный вопрос, и мама, не задумываясь, ответила: — Для нашего же блага, деточка. В своей неисповедимой мудрости бог посы лает нам эти испытания, чтобы наставить нас на путь истинный и сделать нас луч ше. — Значит, это он посылает страдания? — Д а. — Все страдания, мама? — Конечно, дорогая. Ничто не происхо дит без его воли. Но он посылает их пол ный любви к нам, желая сделать нас луч шими. — Это странно, мама. — Странно? Что ты, дорогая! Мне это не кажется странным. Никому это не ка жется странным. Все думают, что так должно быть, что это милосердно и мудро. — Кто это первый стал так думать, ма ма? Ты? — Нет, крошка, меня так учили. — Кто тебя так учил, мама? — Я уж е не помню. Наверно, моя ма ма или священник. Во всяком случае, все знают, что это правильно. — А мне это кажется странным, мама. Скажи: это бог послал тиф Билли Норри су? — Д а. — Для чего? — Как — для чего? Чтобы наставить его на путь истинный, чтобы сделать его хорошим мальчиком. — Но он же умер от тифа, мама. Он не может стать хорошим мальчиком. — Ах, да! Ну, значит, у бога была дру гая цель. Во всяком случае, это была мудрая и милосердная цель. — Что же это была за цель, мама? — Ты утомляешь меня, крошка. Быть может, бог хотел послать испытание ро дителям Билли! — Но это нечестно, мама! Если бог хо тел послать испытание родителям Билли, зачем же он убил Билли? — Я не знаю, крошка. Я могу только сказать тебе, что его цель была мудра и милосердна. — Какая цель, мама? — Он хотел... он хотел наказать роди телей Билли. Они, быть может, согрешили и были наказаны. — Но умер же Билли, мама! Разве это справедливо? — Конечно, справедливо. Бог не делает Ничего, что было бы несправедливо. Тебе не понять этого сейчас, но когда ты вы растешь большая, тебе будет понятно, что все, что бог делает, мудро и справедливо. Пауза. — Мама, это бог обрушил крышу на человека, который выносил из дому ста рушку, когда был пожар? — Ну да, крошка. Постой! Что за во просы ты задаешь? Ты должна помнить только одно: всякое деяние божье показы вает его всемогущество, правосудие и лю бовь к людям. — А вот когда пьяница ударил вилами ребеночка у миссис Уэлч... — Это совсем не твое дело! Впрочем, бог, наверно, хотел послать испытание это му ребенку, наставить его на путь истин ный. — Мама, мистер Боргес говорил, что миллионы миллионов маленьких существ нападают на нас и заставляют нас болеть холерой, тифом и еще тысячью болезней. Мама, это бог посылает их? — Конечно, крошка, конечно. Как же иначе? — Зачем он посылает их? — Чтобы наставить нас на путь истин ный. Я тебе уж е сказала. — Но это ужасно жестоко, мама! Это глупо! Если бы мне... — Замолчи, сейчас же замолчи! Ты хо чешь, чтобы нас поразило громом? — Мама, на прошлой неделе колоколь ни» поразило громом и церковь сгорела. Что, бог хотел наставить церковь на путь истинный? — (Устало). Не знаю, может быть... — Молния убила тогда свинью, которая ни в чем не была повинна. Бог хотел на ставить эту свинью на путь истинный, мама? — Дорогая моя, ты, наверно, хочешь по гулять. Пойди побегай немного. А. М. ГОРЬКИЙ ПРАЗДНИК ШИИТОВ В очерке «Праздник шиитов», опубликованном в 1898 году, М. Горький ярко описал виденные им в Тифлисе сцены чудовищного религиозного фанатизма и изу верства. Шииты — мусульманская секта: Али и Али-Хуссейн — их святые. Дикие самоистязания шиитов — нечто вроде религиозно-драматических представлений, ко торые доводят их до исступления, а зачастую до смерти. Фанатизм шиитов нередко используется врагами демократического движения на Востоке. Очерк печатается с сокращениями. Я жил в доме, который стоит над Ку рой. на высокой скале, и из окон моих видел весь Авлабар, раскинувшийся на противоположном берегу реки. Там лома ные линии домов, разделенных узкими, извилистыми и крутыми улицами, стоят чуть не на крышах друг у друга, подни- э т я с ь от реки до вершины горы, и все они так хаотически скучены, так грязны и неуклюжи, что кажутся громоздким мусором, сброшенным с верха горы и при падении вниз в страхе и без порядка прилипшим к ее каменным ребрам. ...Вечером 17 мая этот двор чисто вы мели. полили водой, а при наступлении ночи — осветили массой фонарей. Среди двора поставили высокий железный тре ножник и на нем медный сосуд, в кото ром красным пламенем горела тряпка или плкля. пропитанная нефтью. Ночью окна домов Авлабара ярко осветились, и по улицам, с пением, шумом и воем, с Фа келами в руках, пошли процессии шии тов. В густой тьме душной ночи огни Факелов то исчезали в извилинах улиц, бросая трепещущий отблеск на стены до мов. то снова являлись перед глазами, образуя живые и причудливые узоры из пылающих точек, или. вытягиваясь в длинную линию, они золотой змеей полз ли по горе и освещали ножи, белыми мол ниям" разрывавшие воздух над головами л к*юи охваченных восторженным безу мием. Гул голосов, сливаясь с рокотом бешеных волн Куры, носился в воздухе таким могучим звуком — точно вместе с кающимися людьми вся гора вздыхал'* и стонала. Около полуночи процессия разбилась на отдельные группы, и они разошлись по всем улицам, всюду сея огни и холодный блеск ножей. II вот одна часть процессии поишла на двор перса, п ро ти в моего окна. Ее ждали; на балконе дома стояли старики в длин ных темных одеждах и высоких клобу ках. вроде тех. в каких изображают ца рей Вавилона и Ассирии. У ног стариков сидели два мальчика, одетые в белое. Когда процессия вошла во двор — она прекратила свое пение и образовала круг, в центр которого явилось четверо людей, обнаженных до пояса. Они встали по двое друт против друга около треножника, об лившего их красным пламенем, а право верные, сопровождавшие их, подняв фа келы высоко вверх, окружили их коль цом огней. Затем наступило молчание, и с минуту все стояли неподвижно. П вот, среди напряженной тишины, раздался детский голос, слабый, дрожа щий, но чистый и звонкий, как стекло. Ок пел. или, вернее, он певуче жаловал ся на что-то: он то замирал, бессильный и тоскливый, то, вскрикивая жалобно и кротко, поднимался высоко к небу, в ту ночь скрытом-v черными тучами, и. дро жащий, робкий, но всегда по-детски ми лый и красивый, обрывался, падал внчз и замирал на ноте, едва слышной, на з т к е , до того легком и бессильном, что, казалось, он был бы не способен изме нить полет пушинки... — A-а... о... э-а-а... о-о-э-а... — носи лась ь воздухе плачевная мелодия, и ког да утомленный голос обрывался, толпа что-то дружно и глухо гудела, как бы виновато отвечая ему. Потом запел второй детский голос, более мужественный а сильный, но также полный красивых и печальных металлических вибраций, и когда звуки его замерли — раздался громкий, гортанный возглас одного из стариков. Он долго и внятно читал что- то на ломком языке, звуки которого, рез кие и краткие, сыпались в тишину, как зерна. — Али! Хуссейн! — грянула толпа, и что-то странно звякнуло. Толпа гром ко запела дикую и воинственную мело дию, и я увидел, каж четверо полуобна женных людей, взмахнув чем-то в воз духе, с силой ударили себя по спинам, от чего раздался железный лязг... В ру ках у нчх были довольно толстые и длин ные цепи, сложенные втрое: держа их обеими руками, эти люди с размах|у, враз били ими себя по спинам, стараясь так выгибать тело под уда!р, чтоб на него легло возможно больше цепи. Поощряя их, толпа хлопала в ладоши и пела, потом взруг задавала юс какой-то торжествую щий вопрос. Бичующиеся на время пре рывали свое самоистязание и отвечали им хриплыми голосами, после чего по гроз ному возгласу толпы цепи снова взлета ли в воздух и снова рвали тело. — Али-и-и! — одобряюще выла тол па, и удары становились крепче и силь нее. Скоро это был уже противный, хлю пающий, лязгающий звук, точно пучком железных прутьев ударяли по густой гря зи. Некоторые из толпы начинали бить себя кулаками правой руки в левую сто рону груди. Они размахивались широко, с ожесточением, и каждый удар застав лял их пошатываться. Факелы в их оу- каг дрожали, и я видел, как капли смо лы и искры падали на обнаженные пле чи истязавшихся. Но они, должно быть, не чувствовали этой боли: они всё биче вали себя, и когда их усталые руки уже не могли наносить сильных ударов — они. сами возбуждая себя, громко ревели: — Алп-и! И снова железо цепей п ротивно лязгало о вспухшие, изорванные спины, облитые кровью и красноватым светом факелов. Так поодолжалось долго, до поры, пока пение толпы, уда 1 ры кулаков и цепей и все^ другие звуки не заглушил протяж ный, воющий стон. Это один из бичую щихся не выдержал более пытки, покач нулся назад и с воплем плашмя рухнул на землю. Над ним склонились правовер ные. чтобы омочить Р(уки в его крови. — змжет быть, это будет святая, очищаю щая кровь, ибо человек, который умрет в этот день от истязания, свят. Замучившегося подняли на руки и с громким пением понесли со двора. Его по ложат в мечети, а ежели окажется, что он еще в состоянии выздороветь. — мо жет быть, его отправят в больницу. — м о ж е т б ы т ь , потому что лечить свя щенные раны позорно и постыдно. Всю ночь до рассвета по горе бегали огни, то рассыпаясь на мелкие группы, ю снова соединяясь в одну широкую, си яющую полосу и образуя собою горящие венцы, из которых к темному небу сно ва неслись крики, свист бичей, мягкие шлепки ударов и лязгание цепей. Но вот взошло солнце, и при первых лучах его весь этот Фантастический кошмар исчез вместе с тучами, скрывавшими небо. Днем измученные шииты отдыхали в своих грязных домах с плоскими кровля ми, на террасах, висящие в воздухе над Курой, на горе, около развалин крепости, б темных улицах, засоренных гниющими OTOipoca.MH, полных тяжелого азиатского запаха. Вечером все сцены истекшей но чи повторились в грандиозном размере и с массой новых, поразительных деталей. В долине. IV крепости собралась огромная толпа. Тут бы.ти сотни людей разных племен Кавказа и Закавказья; все они, нетерпеливо глядя на Авлабар. ждали на чала процессии. На сером фоне глыбы из вестняка. гигантской лестницей вздымав шейся к небу, отчетливо рисовались яр кие цвета одежд: белые, желтые, синие и черные пятна усеяли гору. Женщины- магометанкп, закутанные в широкие зе леные п белые покрывала, столпились в отдельную плотную группу, как овцы в жаркий день, и, безжизненные, обезобра женные бесчисленными складками своих одежд, точно п ри ро сли к земле, уподоб ляясь неподвижной и безмолвной толпе привидений, созданных фантазией безум ного. Дети птицами летали по горе, то и дело подвергаясь преследованию и вну шениям со стороны бравых полицейских, изнывавших под гнетом духоты, пыли и своих обязанностей. Все это казалось ве селой и яркой картиной большого, празд ничного гуляния... Но вот из улиц Авлабара начали яв ляться колонны шиитов. — Али! Хус-сейн! — раздался в воз духе ритмичный крик, а его сопровождал дружный топот ног по камню и все эти противные звуки истязания тела. Каждая колонна имела сегодня свою особенность и в одежде и в способе пытки. Бичую щиеся были одеты, к ак и вчера, — в черные хитоны, с вырезами на спинах, тс. что резались ножами. — в длинные белые рубахи; головы первых были по вязаны черными тряпкамп. вторые — об нажили свои синие, бритые, изрубленные черепа, и белая ткань их одеяния была вся в красных пятнах и полосах. На мно гих спинах и плечах сорванные кожа и мясо впеели темными. запекшимися клочьями, и из них сочилась кровь. Но лица, почерневшие от боли, были облаго рожены восторгом мученичества, ясно светившимся в широко раскрытых глазах. Эти две колонны выстроились дпуг против друга и стали маршировать, го паступая, то отступая, грозя одна другой орудиями истязания, но не забывая уве чить себя и все вскрикивая в такт сво ему маршу: — Али! Хус-сейн! Иногда один из шиитов выступал вперед и наносил себе страшный удар, от кото рого все его тело вздрагивало и как из ломанное падало на землю, под ноги то варищей. встречавших его подвиг ревом похвал... А из города на долину уже вы ходила euic одна колонна человек г. шестьдесят. Они были одеты в широкие белые юбки, прикрывавшие ил те^о ох пояса до колен. Груди их были открыты и представляли собой образцы утончен ных пыток. Некоторые из этих людей, оттянув и прорезав себе кожу около сосцов, прглу- стили в образовавшуюся двойную рану дужки больших замков и заперли замки. Эти куски железа, весом, наверное, более Фунта, впеели на живом мясе, оттягивая er-э книзу. Другие воткнули глубоко под кожу груди ряд кинжалов расположен ных веером и дрожавших при каждом шаге. Какой-то юноша-атлет расшил себе грудь медной проволокой, иные, собрав кожу на щеках, защемили ее в тяжрлыо железные щипцы к щекам других были привешены фунтовые гири, державшиеся на железных крючках, пронзавших щеку. Высокий стройный красавец-перс, с рос кошной черной бородой, испортил свое бронзовое упругое тело массой машинных гвоздей, воткнув их в грудь и плечи... II положительно невозможно передать все разнообразие мучений, которым подверга ли себя эти люди. Каждый шаг. даже каждый вздох должен был причинять не выносимую боль, ибо — их вздох коле бал эти куски железа, воткнутые в живэе тело... ...В то время, как я тгишу эти строки, по горе опять идет процессия. Но уже небольшая — человек сто. В центре ее несут на плечах продолговатый предмет, завернутый в коричневую материю, а 'впереди развевается зеленое знамя. Это значит, что один из шиитов, участвовав ших в процессии прошлых дней, удосто ился славной смерти мученика, и вот единоверцы несут труп его, чтобы за рыть в землю, и завидуют ему. ибо он теперь упивается неземными ласками гу рий в раю своего пророка. II в то время, как он там блаженствует, — здесь тоже чтут подвиг его — вот священное зна мя пророка развевается над его истерзан ным пытками прахом — и это велпкля честь человеку! ...Не один правоверный шиит ежегодно после этого страшного праздника отправ ляется под зеленым знаменем в свой ве селый раи.~
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz