Карело-Мурманский край. 1935, № 7.

20 КАРЕЛО-МУРМАНСКИЙ КРАЙ № 7 МОЛОДОСТЬ СЕРГЕЙ НОРИН И так, вы говорите о молодости и радости жизни. Разрешите сказать и мне несколько слов. Я уже далеко не молодой человек, мне за пятьдесят. За моими плечами долгие годы ссылки, тюрьмы, как говорят в таких случаях, — тяжелый жизненный путь. Но я хочу рассказать вам о чувстве молодости, которое испыты­ ваю я — старик. Знаю, что это чувство далеко не единично, его испытывают сотни, тысячи таких же как и я стариков. Не буду забегать вперед. Лет двадцать пять-тридцать тому назад, по приговору Санкт-Петербургского окружного суда, я был сослан на поселение в Олонецкую губернию. Не буду рассказы­ вать о всех сторонах моего дела, не буду отвлекать вашего внимания перечислением пройденных этапов, пересыльных тюрем, подробностями нашей жизни в глу­ хой карельской деревушке. Мы жили в диком, безгра­ мотном, нищем краю. От жизни, от партии, от кипучей борьбы нас оторвали топи, болота, густые, непроходи­ мые леса, бурлящие в неисчислимых порогах реки и звериные тропы. Как это в „Калевале": „на простран­ стве этом бедном, в крае севера убогом.“? Помните?! Две недели шел с утра и до позднего вечера наш этап. Три года прожили мы в этой глуши. Запомнился один случай. Мы получали газету. Серенький, измятый, часто почти разорванный клочок бумаги доставлял нам неисчислимые радости. Конечно, это была не наша газета, она не могла донести до нас всего того, чем жила Россия, и все же она поддерживала нашу бод­ рость, наш боевой дух. Мы умели читать между строк. Если появлялось краткое сообщение о забастовке, мы делали из этого свои выводы, свои заключения. И вот однажды мы Прочли краткую телеграмму: Луи Блерио перелетел Ламанш. Был вечер, тоскливый, холодный осенний вечер. За окном стегал крупными брызгами, бился испуганной птицей, выл по собачьи, с надрывом, ветер. Озеро хлестало упорно и зло на берег пени­ стыми, перекатывающимися по прибрежным камням, волнами. В такие вечера особенно чувствуется тоска, оторванность от жизни, одиночество. Мы не были оди­ ноки. Нас было пять человек, пятеро ссыльных и все же, в такие вечера мы не находили себе места. Особенно тяжело переживал ненастье товарищ по ссылке, но про­ тивник по партии — меньшевик Мклавадзе. Бывший студент, нервный, мнительный молодой человек он обычно в такие вечера, ложился лицом вниз на свой топчан, закрывался одеялом и молчал не засыпая, молчал от отчаяния и 'боли. Сообщение, о перелете Блерио мы приняли сначала как очередную новость, не выходящую из рамок обы­ денности. Но это длилось очень недолго. Стоявший у окна, самый молодой из нашей пятерки Виктор Кру- товский подбежал к столу. Лицо его пылало, его боль­ шие обычно грустные глаза излучали искорки большой человеческой радости. Он весь преобразился. Мы с удовольствием смотрели на Виктора. Таким он бывал только в те дни, когда получал письмо от своей любимой. Но она давно перестала писать ему. — Виктор,— спросил я,— что с тобой? Он засмеялся. — Что со мной? Слушайте, неужели вам непонятно величие и грандиозность этого маленького, скупого сообщения. Неужели вы настолько очерствели, что не понимаете или не хотите понять, к чему ведет путь, открытый Блерио. Это не перелет через Ламанш, не погоня за сенсацией и не простая удача. Блерио перепрыгнул на своей птице не через пролив, разделяю­ щий два государства, он сделал прыжок в будущее, он открыл новую эру в технике. Вы должны это понять, друзья мои, . . Вот я стоял у этого окна, капли дождя хлестали по стеклам, за окном была глушь, дикость, за окном, мне казалось, жил мир, не тронутый человеком, сохранивший в этих болотах, лесах, скалах, покрытых седым лишаем, в озерах пустынных и величественных свою первоначальную историю, ибо история останови­ лась здесь, — и вдруг это сообщение. Понимаете ли, пройдут три-четыре десятка лет и может быть здесь, в обновленной стране, в крае, который перестанет быть символом дикости и бескультурья, в крае, где не будет обездоленных и несчастных, здесь, где теперь останови­ лась история, над богатством человеческих жизней, над радостью и счастьем, над новыми городами и селами, над водопадами, которые будут служить людям, над лесами, отдающими свои богатства свободному челове­ честву, — пронесутся на легких крыльях, счастливые люди. Они — вчерашние рабы, будут побеждать воздуш­ ные пространства. . . Виктор говорил долго и горячо. Его мечты невольно увлекли нас. Мклавадзе лежал на своем топчане отчужденный, молчаливый. Только он один оставался безучастным к горячим, страстным словам Виктора, к нашим общим мечтаниям. Но это длилось недолго. В тот момент, когда Виктор снова начал рисовать картины будущего, он разом вскочил с топчана и зло крикнул:, —• Чепуха ! В комнате сразу стихло, изумленные мы повернулись в сторону Мклавадзе, ожидая дальнейшего. — Чепуха,—внятно повторил бывший студент,—бели­ берда и б р е д .. . Вы — глупые оптимисты, строящие из грязи воздушные замки, вы похожи на детей, нашедших разбитое зеркальце и воображающих, что они владеют