Карело-Мурманский край. 1934, N1-2.

;32 КАРЕЛО-МУРМАНСКИЙ КРАЙ № 1—2 Ивановну на путь, в ту пору для кузоменской рыбачки совершенно неожиданный. Гулким громовым ударом разнесся по стране 1905 год. Яркими искорками, перебегающими огоньками замерцали по глухим деревням политические ссыльные, которых убирали подальше от крупных городов. Появились ссыльные и в Кузомени. — Стретили у нас их тут не по-хорошему, — расска­ зывает Елена Ивановна, — сторонились, нуждались, ровно они и не таки же люди, как мы. А меня така жаль за серьцо хватила. Идите, говорю, сердешны, у меня по- мешшенье большо, и нам и вам хватит. Да восемь цело- век постояльцев к себе на фатеру и взела. О ту пору ребят я новых схоронила, новы подросли — по дому сама бойко управлялась, оны мне в тягость не были. Муж сперва ругалсе, да я на своем настояла. Вот, живут они у нас. Я на их и варю, и стираю, и Пець им топлю. И нацалась у нас с има прямо дружба. Даром, што я баба неграмотна, а оны с городу образо­ ванны люди. Крепко я их за ихни рассказы полюбила. А рассказывали оны хорошо -и так то жалостно. Как богаты народ теснят, да как бедному цоловеку жить плохо, да как церковь норовит с православных побольше денег стянуть... Слушала я, смотрела— и все ведь оны правду говорили: и у нас купцы выжиги были, и нас соловецки монахи теснили... Видно, в городу с нашей деревней много схожего было, коли приезжи люди так хорошо все про нашу жисть понимали. И ешшо рассказывали эты приезжи, што нать слободу дать цоловеку: хошь женись, а не по ндраву пришлись друг дружке — можно и отойти, и нихто за это срамить не будет. Вот уж этым крепко оны меня за серьцо взели. Оцень уж о ту пору мне с мужем лихо прихо­ дилось. А оны и стали меня уговаривать. Мы, говорят, скоро обратно поедем, собирайсе с нам. Мы тебя там в городу образуем, в люди выведем, будешь с нам работать. Я бы поехала, да робят пожалела. Отказалась. Однако, все их реци я хорошо запомнила. А оны не тольки со мной обо всем этом говорят. И сдругима. Тольки с опаской, штоб урядник не про­ слышал. Был тут у нас уцитель. Вот мы по вецерам к ему в школу собирались: приезжи, да бедняки наши рыбацки, которы помоложе, да я между има. Штоб нас с улицы не видали, мы окна тряпьем завешивали и на полу сидели. А говорили шопотком, штоб не подслушал нихто. — О чем же вы говорили, Елена Ивановна? — спра­ шиваю я, глубоко заинтересованная этой неожиданно раскрывающейся передо мной страничкой подпольной работы в медвежьем углу. — Да мы-то вси молцали, больше слушали. А гово- ворили приезжи. Рассказывали оны, што царя нать сво­ ротить, народ ко власти поставить. Говорили, што хто работает, тот и пользоватьсе должон, а мы сами, не разгибая спин, работали, да цем пользовались-то? Рыбу- то поцитай всю по дешовке купцам сдавали. Тоды у нас и поговорь пошла — „рыб ловлю, а мух варю“, — Быват, не густо варили-то, — вздыхает Овдотья Лукишна. — Уж так-то ли не густо... А приезжи нас и уцили, што нать другой порядок установить. — И что же, так никто про ваши собрания и не дознался? — любопытствую я. — Тоды-то не дознались. А потом доискались. Года полтора пробыли у нас ссыльны, да и уехали. А нам на­ казали не забывать про их. Война, говорили, в скорости падет, а за ей беспременно революция. Так ведь все как по писанному, по ихнему и вышло. Тольки о ту пору мы ешшо ницо такого не предполагали. А тольки продолжали промеж себя про все это разговаривать. Мне- то ссыльны особо порученье дали, коды уезжали! ты, говорят, среди женок работу' веди. Ну, как я могла ра­ боту проводить, безграмотна-то? А, однако, старалась. Толковала я женкам, што царя нам любить не за што. Хлеб нам вовсе не царь давает, а свои руки зарабатывают, Поди, повались на пець, так тебе царь, однако, не при-; шлет. Вот тут меня и выследили, уряднику донесли. Хотел он было в суд меня тянуть, да я сказалась вовсе безгра­ мотной, меня от суда и ослободили. Тольки подумали, подумали да и посадили на высидку в арестантску на полтора месяца. — Да разве у вас была тут арестантская? — переби-| ваю я рассказчицу. В прежнее время с Терского берега обычно увозили „на высидку" в ближайшие центры — в Кемь или Архангельск. — Была, — отзывается Елена Ивановна, — да не кака- j нибудь взаправдошна тюрьма, а изба така проста, без решоток. Тольки и форсу было, што присматривали за мной, да и то больше для видимости. Однако, это все меня так разобидело, што с тыих пор мне все нацаль-j ство до самого царя в конец опротивело. А пуще всего' урядник наш кузоменьской. Уж ему-то как ни есть, а отместить мне хотелось. Думала, што бы придумать тако неприятно? Да и надумала. Елена Ивановна при этом воспоминании смеется. — Глупа была баба, ницо страшней-то не удумалаД А как выпустили меня, собрала я молодежь сочувственную, взели мы по поленцю да вецером в потемнях и трах-] нули вси враз тыими поленцями под урядниковым окош-] ком. До полусмерти перепугалсе урядник, а нам тольки того и нать. Помнишь, поди, Овдотья? Овдотья Лукишна охотно подтверждает факт урядни- кова малодушия и Елены Ивановниной смелости. — В каком же это году было? — интересуюсь я. Елена Ивановна соображает* — Да так верно о 1907 или 1908, — говорит она,— не помню наверно-то. Тольки в скорости к нам втору ' партею ссыльных привезли, — болшу— сразу 46 цоловек. Как стали они с пароходу на берег сходить, бабы-то наши бежат и крицат: — „ешшо разбойники едут, новые! разбойники едут". А я на окошке у себя сижу, плацу,, отвецаю— „мучеников наших привезли", да и запела песню, которой нас первы-то ссыльны выуцили: „Вы жертвою пали в борьбы роковой". О ту пору я уж хорошо понимала, за што эты ссыльны пострадали. — А эта партия долго прожила у вас?— спрашиваю' я, невольно тронутая слезой, промелькнувшей при этом воспоминании в черных глазах рассказчицы. — Недолго: года три. Да и уехали, — отвечает Елена Ивановна, — утирая глаза передником, — а там скоро, война пала, о голоде заговорили. Тут я за огород взе- лась. . Ну, про его я тебе уж рассказывала. Елена Ивановна замолкает. В сгущающихся .сумерках тихо дотягивает чуть слышную песенку остывающий са- ' мовар, о котором мы за увлекательной беседой совсем позабыли. — Лукишна? Налью ешшо цашечку? Посидевши-то? — вспоминает хозяйка и берется за чайник: — Наташа, давай налью? Ешшо не вовсе остыл, — горяций. Она пробует чайник рукой. Но я благодарю и отка­ зываюсь: не До чаю.