Карело-Мурманский край. 1934, N1-2.

№ 1—2 КАРЕЛО-МУРМАНСКИЙ КРАЙ 31 регли. И ведь удалось наше дело; десять фунтиков я всего-то и посадила, а собрала гору целую: семь пудов! Елена Ивановна глядит на меня с гордостью. __ Ведь знала, што дело рисково, а вот как£ удаца пала. Народ весь так и обомлел. Ходят мужики с жен­ ками, похваливают, а я и довольна. — Берите, говорю, соседушки дороги, варите, пробовайте, — хороша ли картофля уродилась? Быват, о будущем годе хто ешшо огородов не разведет ли. И знаешь, скажу тебе,— нацяли у нас с той поры эту картофлю поцитай у кажной избы садить. В голодны годы болыно нам с того под­ спорье было. — Земля тут для его подходяца, — глубокомысленно замечает Овдотья Лукишна. — Земля подходяца, да вот беда, церви водятся, — отзывается Елена Ивановна: — я и брюкву и морковь садить стала — не вышло. Сперва то хорошо пошло, а после цервь потоцил. Я в школы книжки взела, процла цого нать для ихнего умору в землю насыпать, да не было у меня таких средствиев. — Про огурцы то нонь сказывай,— напоминает Овдотья Лукишна. — А это у нас тут о тридцатом годе коммуна обра­ зовалась, — рассказывает Елена Ивановна,— тут уж дело по науке было организовано. Агронома с городу привезли. Двое сутки они цого то все в правлении обсуждали, а после ко мне тот агроном и заявляется. Нать, мол, Елена Ивановна огурцы тут разводить. Ты баба опытна. Как скажешь — годится ли ваша земля под их, аль нет?— Нагь, говорю, попытаться. Стройте парники. Парников настроили, рассаду посадили, меня к этому делу и приставили. То то треслась! Все боялась— померз­ нут, не выживут мои огурцики. Однако, выжили. Я их тогды по 25 копеек продавала, — пятьдесят три рубля в пользу коммуны выруцила. Вопрос об огородничестве за Полярным кругом в по­ рядке эксперимента решился в течение нескольких по­ следних лет и давно уже решился в положительном смысле. В Кандалакше в столовой ТПО охотно раску­ паются крупные огурцы, привезенные из под Хибино- горска. Но Кузомень об этом не знает. С Кандалакшей, а тем более с Хибинами Кузомень связана очень и очень дальним родством. И поэтому пытливым умам кузомен- ских Колумбов пришлось самостоятельно открывать огуречно-картофельные Америки. — А вы, Елена Ивановна, не пробовали хлебом заняться?— спрашиваю я ,— сколько веков у вас мука привозная, — и дорого, и неудобно. А если бы здесь на месте попытаться? Елена Ивановна машет рукой. — Пытались. И правду тебе скажу—-можно было бы этое дело обмозговать. Да така беда — усердия у наших баб мало. Я в войну-то ведь пробовала. Всего понемногу посеяла, и овса, и ячменя, и пшеницы. Рожь тольки до цвету дошла, а остально все вызрело. Пшеницы я цатыре фунтика собрала. Снопики сжала, у дверей поставила — пушшай, думаю, бабы наши заинтерусуются. А тольки все это одной пробой концилось: семян не было, всерьез сеять было нецего. А проба удацна выщла... Овес тольки был у меня, так я его для корма скоту ростила. Да, уж цего я тольки тут не пробовала! — Што, небось, не ждала, што в нашем краю таки бабы выдумщицы? — спрашивает меня Овдотья Лукишна и, не дав мне ответить, прибавляет: да ты бы, Олена, про всю свою жисть ей рассказала. Ведь много у тя всего было, — хоть книжку пиши. — Да тебе, быват, скуцно будет слушать? — смеется, глядя на меня, Елена Ивановна. Я спешу уверить ее в обратном. — А коли не скуцно, так я и расскажу, — отзывается Елена Ивановна, отодвигая от себя допитую чашку. Она разглаживает свой фартук и складывает руки на груди. Овдотья Лукишна придвигается со своим вязаньем поближе. — Жисть то моя с детства бедняцка была, сироцка,— говорит Елена Ивановна, — в цужой семье выросла. А как тольки пришла маленько в возраст — сразу и на работу. Жил тут у нас купец богатой. Корехов. Вот я к ему в прислуги поступила. Платил он мне двадцать пять рублей в год. Полтора года я у Кореховых про­ служила. — Поди, загоняли на работе то, ироды? — сочув­ ственно замечает Овдотья Лукишна. Она и сама в преж­ ние годы работала у Корехова; купец нанимал деревен­ ских беднячек мыть и чистить рыбу у него на фактории и платил им в день по двугривенному. — Ну работать бы полбеды. Я на работу востра была. Работой не тяготилась. Тольки уж очень у цужих то людей тосковала. А хозяйка в скорости и взамуж меня выдала. Тольки мужа я не любила. Хоть и грех сказать, а как он помер — обрадовалась я. Ослободил он меня. Правда, я ешшо и при жизни его утешенье себе нашла. — Дружка, верно? — подсказывает, добродушно под­ мигивая, Овдотья Лукишна, — што уж это и за баба, коли от нелюбимого мужа да дроли себе не заведет. Это дело житейско, нихто не осудит. Но Овдотья Лукишна не угадала. От неудачной семей­ ной жизни Елена Ивановна нашла иное утешение. — Было и веселье, не без того, — говорит Елена Ивановна, — ох, с горя то иной раз цего не сделаешь, тольки бы забыть себя хоть не надолышко. Бывало, што и бражки хлебнешь, и песню споешь в конпаньи с бабами на празднике, и в пляс с кем ни придетсе пустишься — пропадай, мол, моя головушка!.. Ну, ко- нешно дело, муж бивал за это. Да терпела... Ведь, думалось, што от тоски, все одно никуды выходу нету... Но выход нашелся. Природная одаренность, ум, харак­ тер и яркая воля к жизни толкнули молодую Елену Елена Ивановна Пирогова у своего парника.