Карело-Мурманский край. 1932, N7-8.

12 КАРЕЛО-МУРМАНСКИЙ КРАЙ № 7—8 II. Переделка людей. Человек небольшого роста, коренастый, лысый лежал на топчане. ГЛаза его с жадностью елозили по страни­ цам истрепанной книжонки, на переплете которой было написано: „М. Ю. Лермонтов. „Герой нашего времени". Оторвать его от чтения казалось нелегко. Эго был Ко­ валев, лучший лаборант по бетону, гордость рабочего коллектива 9 шлюза. Грудь Ковалева украшалась боль­ шим значком и на значке было написано: „Ударник Бел- морстроя". Он с гордостью посматривал на этот значок, ибо он получил его недавно по заслугам. На полках были расставлены разные хрупкие вещи — пробирки, колбы, реторты, склянки. Среди этих вещей Ковалев, человеке 20-летним уголовным стажем, имеющий в своем „активе1 5 побегов и 12 лет тюрьмы, чувствовал себя как дома. Впрочем он и в самом деле был дома, ибо давно уже его домом сделалась лаборатория. Ковалев был не просто вором. Ковалев был паханом, главарем — и вот сейчас этот Ковалев навсегда расстался со своим прошлым. — Не хочу, — говорил он, — взбалтывая какую-то пробирку.— Прямо скажу, не охота больше. Амба! Вы думаете, что бежать не могу? Как же! Я из Нарыма бегал и из Туруханска бегал. Ну, а теперь у меня дело — лаборант по бетону. Канал строим. Ведь вы поймите, — внезапно вскричал он, схватившись за лысину — что здесь было год назад? Пустое место: леса да медведи, больше ничего, а теперь — а теперь— сооруженьице! Глянешь — шапка валится. Я теперь — лаборант по бе­ тону, спец, ударник, значок у меня — во! А что касаемо паханства, то не жалею. Я теперь спец, лаборант по бетону. Вот канал построим, освобожусь, — поеду в Мос- каналстрой, заявлюсь к жене, скажу: „Здравствуй, дорогая. Имею честь представиться: лаборант"... Ковалев еще раз пять повторил, что он лаборант по бетону. Свою батарею склянок он оглядел взглядом вое­ начальника, готовящегося к бою. Сквозь дощатые стены его лаборатории доносился грохот топоров, ломов и скрип грабарок. Неподалеку строился шлюз № 9, и Ковалев также строит его, ибо он, Ковалев, недавний вор— пахан, был судьей в вопросах качества бетонной массы. — Слушай, Ковалев, скажи попросту, почему ты решил бросить старую профессию? — А лаборант по бетону нешто плохая профессия? Лучше прежней. А потом — не паразит, а ценный гра­ жданин СССР. Вот вам и попросту. В заключение Ковалев взял тоненькую книжку с полки и неожиданно с чувством и теплом прочел стихи: „Эй, прощай, моя жизнь воровская И картежная с нею игра. Не махну уж ножом у виска я, Все былое — как дым от костра. Никогда уж не буду я вором, Не попутчик ворам, не собрат, Эй, студеное Белое море! Твоей свежести очень я рад“... — Хорошие стихи, — сказал Ковалев, — очень пра­ вильно все написано. Вор Бабакин писал, заключенный. Написал — сердце щиплет. На обложке книжки была надпись: „Моря соединим! Стихи и песни на Белморстрое. Издание культурно- воспитательного отдела Бел.-Балт. лагеря ОГПУ". Таких, как Ковалев, на Беломорском канале тысячи. Канал удивляет каждого мощностью своих сооружений, их еще больше удивляет та человеческая перековка, тот человеческий переплав, какой происходит в процессе создания этого канала. Начальник 2-го отделения Большаков привез во 2-й лагерный пункт своего отделения переходящее знамя строительства. Машину окружили люди. Они кричали „ура“ и кидали вверх шапки, кепки и картузы. Они,' эти люди, получали знамя за свою ударную работу, и их ликование было понятно. Немедленно организовался митинг. Было произнесено много речей и много клятв в том, что работали, мол, хорошо, а будем работать еще лучше. Биографии выступавших были отмечены самыми разнообразными статьями уголовного кодекса. Приговоры судов, когда-то врученные этим людям, опре­ деляли им разнообразные сроки исправления: от 3 до 10 лет. Но, слушая эти речи, можно было легко забыть, что находишься в исправительно-трудовом лагере, среди заключенных. Впрочем, слово „заключенные1 здесь фигурирует только в официальных документах. Над митингом трепетало красное знамя. Двери мно­ гих бараков были раскрыты настежь. Бараки были осве­ щены. Почти в каждом был красный уголок, и сквозь окна были видны книги и газеты, разбросанные на столах... ...Когда, кончив говорить, начальник заявил в заклю­ чение: „Вот вам знамя, вы его заслужили",— толпа при­ двинулась к нему ближе, подхватила на руки и начала качать. Начальник страдал плохим обменом веществ, был тучен и весил пудов шесть. Тем не менее он взле­ тел вверх, как пух, ибо качали его властно. Напрасно он призывал к снисхождению: — Постойте, ребята... Дайте передохнуть... Его слова заглушались громовым „ура“ . Митинг кончился, знамя унесли в барак лучшего кол­ лектива, машину начальника отделения провожали люди. Тут была и администрация пункта — начальник, помощ­ ники прораба, комендант и рядовые работники. Среди всей этой шумной и довольной торжеством толпы, един­ ственный человек не был заключенным -— сам начальник отделения. Впрочем, и он был каналоармейцем, ибо он строил канал, командуя огромным фронтом гидротех­ нических работ и крупным отрядом людей — строителей канала... Начальник ехал по крепко убитой грунтовой дороге, сморкался и отдувался. Он устал от торжества и ка­ чанья. Шофер спросил: — Вас куда гражданин начальник, на квартиру или в отделение? — Какой там „на квартиру"?! Ясно — в отделение... Работы еще целый ворох. Фу, закачали, черти... Шофер сочувственно посоветовал: — Вы бы не давались, гражданин начальник. — Ничего, брат, не сделаешь: торжество... * ** Нет, это постигаешь не сразу! Где же колючая про­ волока? Где заключенные? Где охрана? Где собственно лагерь? Видишь свободно идущих на работу и с ра­ боты людей. Видишь плакаты, лозунги, призывающие к труду, к большевистским темпам, к выполнению 6 усло­ вий. Видишь газеты и листовки, изданные в лагерях и заполненные материалами лагкоров, т. е. заключен­ ных же. Видишь собрания, митинги, заседания, обще­ ственность. Самое замечательное, пожалуй, заключается в том, что вся масса заключенных управляется и воспитывается самими же заключенными. Только самые высокие ко­ мандные посты занимают работники ОГПУ.