Карело-Мурманский край. 1931, N 7-8/

44 КАРЕЛО-МУРМАНСКИЙ КРАЙ № 7—8 Не покормишь собаку —тебе за олешками бегать при­ дется, высунув язык Бери-ка мясо да неси в чум. У него, чорта, не убудет, если мы лишнего оленя убьем. А сквалыж­ ничать станешь, жалованья не прибавит. Далека тундра ог России. Там, слыхал, все иначе. Только у нас, на краю земли, Артневы в почете. Воли много имекЗт, да и на них не сегодня — завтра, погибель придет.... Диомид, постукивая озябшими ногами, выслушал Николая с улыбкой, решив, что Николай за что нибудь разозлился на хозяина, потому и ворчит. Никиша взялся за один конец шкуры, на которой разложено было мясо, Диомид подхватил другой, и направились к чуму. В чуме пахло залежавшимися шчурами, грязной одеждой. Горела маленькая лампочка, дымился полу- потухший очаг. Спали пастухи на шкурах, кинутых на еловые ветки. Вскоре подошли пастухи и Николай послал Диомида с Никишей смотреть за стадом. — А мы пока поспим... Олени, огромное стадо в три тысячи голов, державшиеся ночью вместе, к утру разбежались по лесу. — Пускай собак с той стороны —крикнул Никиша и с пронзительным воплем —Эй—э —гей—догоняй! —побе­ жал за встрепенувшимися собаками в чащу. Собаки бежали, расшвыривая снег, давясь хриплым, угрожающим лаем, обходя отбившихся оленей. Олени сбивались в беспорядочную, смя­ тенную толпу, тяжело дышали с тоненьким присвистом и пускались вскачь к большому стаду, откинув вет.жсгую голову на спину, разрезая воздух выгнутыми шеями. Роль пастуха заключалась в общем руководстве загоном, а собаки, десяти­ летиями выполнявшие свое дело, знали, как паступать с непо­ слушными, трусливыми животными. Согнав стадо оленей, четвероногие стражи с высунутыми розовыми языками, медленно шли к пастухам за одобрением. Диомид злой, запыхавшийся, в ободранной о кусты малице, со слезами в голосе, кричал на лохматого пса с черной сбившейся в колтуны шерстью и угрюмой остроносой мордой: — Я тебе покажу, как не слушаться. Когда посылают —иди. Жрать мясо умеешь, а работать тебя нету? Никиша подскочил к Диомиду, замахнувшемуся на собаку палкой. — Не трогай, дурак. Верный —лучшая собака в стаде. Ты его еще не знаешь. У него такой характер: заскучает — с места ничем не сдвинешь, хоть убей. А когда в хорошем настроении, в рабочем —лучшего помощника не сыскать. Откуда хочешь олешек пригонит, и говорить не надо. Сам видит, где непорядок. Обессилит, а стадо соберет. Правда, Верный? Верный лейиво качнул пышным х остом, лег на снег и угрюмо уставился из-под косматых бровей на непокойное стадо. Диомид и Никиша тоже прилегли на мягком сугробе и молча смотрели на голубоватый лес, на чавкающих оленей. Говорить не хотелось. Все тело ныло. Даже крепчавший мороз не чувствовался. Диомид видел, как от одной ночи, полной беготни, попортились его щегольские новые пимы. А ведь сколько труда на них потрачено. Чего стоит вырезать нужные кусочки меха! Шьют пимы из тонких полосок шкуры, вырезан­ ной с оленьих ног. Подбирают полосы так, чтобы шерсть рас­ полагалась несколько вкось, не очень бы скользили пимы и не очень цеплялись бы о снег. Много нужно сноровки, чтобы подобрать цветные ленточки для узора, чтобы сделать узор примерным, не ударить в грязь лицом перед другими руко­ дельницами. А сколько часов, сколько сил уходит на выделку шкурок. Разминать их приходится руками и зубами, чтоб мягче, податливее стала кожа. Диомид любил смотреть, как мать и невестка вечерами просиживали за трудной женской работой, мяли и кусали маленькие пыжиковые шкурки для шапок —лопаток. Занемеют у них пальцы, разболятся челюсти, а бросить нельзя: семье одежда необходима. А потом цитками из оленьих жил шьют, подгоняя кусок к куску. И иИо’й раз подумает Диомид: „Не легче ли мужская работа, пастушья?" Но женщины со смехом прогоняли его, когда предлагал он им свою помощь: „Иди, иди, а то не опомнишься, как в бабу превратишься!". — Ну, чего нос повесил, Диомид? - сказал Никиша, улы­ баясь. —■Не плачь, не одну еще пару пимов разобьешь, не одну малицу размочалишь, пока год кончится. А насчет зара­ ботка сам с тобой и говорить не станет. Ты Николая послушай. Ездил он на заработки в Россию. Чго-то там иначе делается. Холхоз какой то делают, богатых прогоняют, все пастухам отдают. А до нас еще не дошли. — Морозы крепчали. Шел снег, заваливая кустарники, нанося громадные сугробы. По ночам полыхало северное сия­ ние, словно разворачивал кто-то огромные светящиеся поло­ тенца. Или перекидывалась среди неба голубая арка, под ней другая, третья, а над арками возникали и исчезали острые огненные стрелы. Редко, но загоралось иногда небо цветными огнями: синими, красными, желтыми, зелеными. Тускнели звезды. Знал Диомид —примечали старики —после праздника небесных огней шла пурга, а за ней лютые морозы, такие, что ломались девевья, как ламповое стекло —с тонким звоном. Проходили сутки за сутками с. черными ночами, расцве­ ченными сияниями; с днями мглистыми, как осенние беззвездные вечера. Новый день не приносил облегчения. Пастухи спали дольше, бегали по чаще меньше. А двум подпаскам —Диомиду и Никише, выпацала самая трудная работа, бессонные ночи., И чем больше падало снега, чем беспощаднее терзали морозы, тем ближе у стада раздавались волчьи голоса. С холод­ ком у самого сердца прислушивался Диомид к первым, полным мрачного отчаянья, звериной безнадежности звукам, сверлившим лесную тишь. Первым выл вожак, к нему присоединялись жалобные, несмелые подвыванья стаи. Потом, к ночи, волки смелели, приближались. Зимний голод гнал их к оленям. Вой становился злобнее, нетерпеливее. Собаки с остервенелым лаем загоняли испуганно дышавших оленей поближе к кострам. Пастухи с дробовииами, которыми снабдил их хозяин, охраняли стадо с боков. Но в декабре редкая ночь проходила без того, чтобы не прорвались волки, ходившие стаями в 15-20 голов. Неслышно врезались они в стадо, хватали первое подвернувшееся живот­ ное и неслись в лес. До рассвета слышалось тогда свирепое рычанье, захлебывающийся вой деливших добычу хищников. Вооруженные только дробовиками, пастухи не .решались вступать в борьбу со зверем. Однажды волк унес хорошую собаку, чересчур смело кинувшуюся на сильного врага. И никто из пастухов не рискнул отнять кричавшего пса — товарища по работе. Иногда приезжал хозяин с братом. Приезд всегда означал оано: надо ловить рабочих оленей. Хозяин, значит, взял подряд, снаряжает райды. В такие дни у пастухов появлялась домашняя пенящаяся бражка, сахар, вкусные лепешки. Работал больше всех Диомид. Хозяин хлопал его по плечу и снисходительно подзадоривал: — А ну, ну, Диомид, покажи себя. Слови мне сотенку олешек, покажи старикам, какой ты молодец. Пастухи выстраивались вдоль стада с собаками. А Диомид с неарталой в руках врывался в толпу олешек, намечал быка, кидал лассо, и захлестнутое животное падало на снег. Испуган­ ные животные устремлялись панически в сторону, но собаки сгоняли их в одну плотную толпу. А Диомид снова и снова показывал свое мастерство. Пастухи поднимали сваленных оленей, связывали их —рога к рогам, и хозяин угонял нуж­ ный ему рабочий скот. Измученный, промокший, Диомид брел к чуму и валился на смрадные шкуры, чтобы через час опять стеречь стадо на ветре, на холоде. — Сколько, как ты думаешь, возьмет наш хозяин за эту райду? Не меньше, как тысячу — гадали пастухи. — А тебе, а нам за год если даст по 6 голов, считай —красная цена по 25-30 рублей, 150-180 рублей. Вот тебе и расчет хозяйский, понял, малец? Ел бы богатый деньги, кабы его убогий хлебом не кормил. И кормим не только хлебом. Жизнями своими кормим. Диомид, правда, не совсем понимал, почему должно быть иначе. Так исстари ведется: у кого больше оленей, у того и денег больше. Разве бывает наоборот? Чем меньше оленей, тем больше денег? И все же безотчетное раздражение против хозяина нарастало с каждым днем. Смутно чувствовалось что то в корне несправедливое в таком положении. Почему должны за гроши работать до полного изнеможения те, у кого и так ничего нет, а у кого много, загребать деньгу? Почему? За что? Но размышлять долго было некогда. Надвигалось лето. Уже взошло в первый раз на несколько часов солнце, в сопровождении ложного —второго —солнца. Морозы становились слабее. До мая промелькнуло почти неза­ метно. Каждый лень подбирали родившихся оленят, смешных, на слабых высоких ножках. Через четыре-шесть недель часть из них убивали на мех для шапок и пальто, на продажу, остальных оставляли, сделав клеймо хозяина на каждом теленке. В мае стадо тронулось в путь на дальние летние пастбиша. Солнце припекало, словно вознаграждая за долгую ночь. Болота зеленели, прикрывая ярким покровом зыбучие преда­ тельские трясины, по которым только олень пробирается без­ наказанно. Следить за стадом становилось трудно; над болотами носились тучи комаров, доводящих до исступления людей и животных, и болотной мошкары. Людей не спасали и сетки. Мошкара забивалась в нос, в рот, слепила глаза, раз’едала до крови кожу. Животные бесновались, терлись друг о друга,