Карело-Мурманский край. 1930, N7-8.
№ 7—8 КАРЕЛО-МУРМАНСКИЙ КРАЙ 49 организации иода, война песцов с ламинариями, кажется, будет длительнее франко-прусской... Мы говорим, а пароход движется, чуть покачиваясь, по узкой синей извилине Мурманской губы — и один за другим гранитные выступы вдвигаются в море. Кажется просто, кажется серо— и не оторваться; такая закон ченность каменных линий, такая тончайшая роспись серо-желтых, бледно-зеленых лишайников по граниту. И северный нетронутый воздух, и северное нестерпимо чистое небо. В салун заходят еще пассажиры — все недальние, кто до Териберки, кто до Александровска, кто до преслову того Кильдина. У каждого своя ответственность, у каж дого своя нагрузка, каждый помнит свою годовую про грамму и свой пятилетний план. Но разговор о иоде для всех занимателен, нужен и гажен. Молодой рыбак, председатель Териберского Рика (Кильдин в Терибер- ском районе) пошел бы навстречу иоду. Ему предста вляется очень важным — создать новый приработок для населения. Но пусть сначала не верят— после учухают. Ведь эдаким делом очень просто могут заняться и жен щины, и инвалиды, — и всем, всем колхозом, в два счета нагребут три-четыре тонны, пережгут, и гоните им по расценке тридцать шесть рублей за тонну золы. Кризиса сбыта не будет, пока люди болеют, а кризис сырья настанет разве, когда море иссохнет... То ли не производство? Но, с другой стороны, в питомнике Госторга тоже заложен большой капитал, тоже чьи-то головы разработали, — выселять песцов с Кильдина вы ходит вроде вредительства, а на постановку йодного завода они раз несогласны— так как с има сговоришь? В окрисполкоме тоже было большое обсуждение, и песцовые спецы всех перекричали... — Все это ихний вредный каприз!— разразился по жилой высокий помор (решительное северное лицо и в глазах как-будто норвежская голубизна). — Неужели наши рабочие настолько бессознательный элемент, что распугают песцей? И много ли будет ра бочих? И как же песцы в настоящее время ходят под самое строенье и никакой страсти им нет? Пустяк это, волокита одна! В самой крайности — отгороди место для питомника, — ужели же Госторгу загороды невмочь поставить? Расход бы хоть и пополам. А для нас— про блема иода. — Эго наш будущий, следующий—тихо пояснили иод- ники. —Коренной кильдинский житель. Что же — материально заинтересован? Нет, он горит, он агитирует не за деньги. Это — охваченность делом, заражение делом. Это — то, чем движется хозяйство страны. И оно знакомо, оно свойственно всем, кто ка чается на этом тесном, переполненном пароходе, всем, кто забился сюда — в этот маленький темный салун. -— ... Что же нам— из-за песцовых нервов — без иода сидеть? Или загранице кланяться? Не безумица — рыть за границу чистые деньги — семнадцать рублей за кило? — Вот он, — прервали слушатели, — вот ваш самый главный оппозиционер! Угрюмого оппозиционера подтолкнули к столу, где пока-что осела йодная экспедиция. Он мрачно оглядел салун и, как-то внутренно упираясь, пролез за непо движный стол. И вот представители Ленинградского йод ного Бюро и заведующий кильдинским питомником пуш ных зверей сидят за одним столом и искоса огляды вают друг друга. Вначале, как на европейско-диплома тических конгрессах, приветственные жесты, раскрытые папиросные коробки... Слушатели, притихнув, ждут окончания формальностей и начала прямого действия, — ведь идет война песцов с ламинариями, — кто-же пой дет в атаку? Молчаливый и мрачный Госторг взял противников измором. Они не выдержали. — Скажите в самом деле, товарищ, неужели йодный завод на Кильдине так уже серьезно помешает вашему питомнику? — Он не то что помешает... — медленно подыскал слова звериный зав. Иодники заулыбались. — ... не то что помешает... А прямо-таки мы будем поставлены закрыть лавочку и свернуть питомник. Иодники оторопели. В салуне—движение. — Как? В чем дело? — Вполне ясно. Дело в следующем (он нелегко го ворит, но в голосе убежденье и сила). Когда песцы, так- сказать, производят помет... Так-сказать, размножаются... В это самое время они выходят к устьям ручьев. К морю то-есть. Где щели. Гнездуются то-есть. — Чем же им помешает, ести там будут собирать водоросли? — Песцам! Им все мешает. Псица — она всякого шуму боится. Сайда плеснет, она и то нервничает. — Ну, и пусть нервничает, — вспыхивает кильди- нец. — То-есть как! — зверовод багровеет, из-под хмурых бровей летяг темные молнии. — Вы не имеете понятия, потому и возражаете. А вы это знаете (он крикнул с гневом и ужасом), что она может бросить весь помет? Сколько угодно, бывало! Ей напугают, она бросает щенков и уходит. Вот чего можно наделать! Голубые глаза тоже загорелись, резкий ответ готов,— но ленинградские дипломаты торопятся с примиренческой нотой. — Простите, товарищ. Ведь помет происходит не круглый год? Можно на это время прекратить сбор во дорослей в определенных участках. Можно, наконец, обнести песцовый заповедник оградой. — Ограда не годится. Она вас через ограду услы шит. И дорого. — Товарищ, — вспыхивает иодник помоложе и поот ветственнее, — государству дешевле поставить ограду, чем отказаться от йодного завода на Кильдине. — Дался вам Кильдин... Мало островов в океане? — Таких богатейших залежей ламинарий нет нигде. Ведь это Же народные богатства! Это валюта! — А песец — не валюта? Не экспортная пушнина? Две валюты смотрят друг на друга, как классовые враги. Иодник, который помоложе и ответственнее, уже ненавидит звериного спеца; иодник постарше еще ме чтает о соглашении. — Товарищ, — пробует соглашатель,—ну а в другое время года, когда период помета кончается? Тогда вы не возражаете? — Категорически возражаем. — Но почему?. — Вполне ясно. Заповедник, звериный питомник, чистота, тишина — и вдруг рядом завод, копоть, дым, рабочие... Куда ж это годится? Выйдут с шумом, с га мом. . особенно мальчишки, хоть ты его агитируй в доску — он никак сам себя не удержит. Ему обяза тельно надо песца и ногой пихнуть, и камнем шмякнуть. А то очень просто... (суровый голос вдруг задрожал), очень просто и придушить...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz