Карело-Мурманский край. 1930, N2.

20 КАРЕЛО-МУРМАНСКИЙ КРАЙ № 2 Говорят здесь — отлично, кругло, веско, чистейшим языком, не засоренным чужими словами. — Вы, товарищ, на палтуса взгляните, — предлагают мне и ведут в помещение, где анафемски холодно и поленницами, с пола до потолка, лежит распластанная, крупная рыба, вероятно, не менее метра длиною, янтарное мясо ее блестит золотом застывшего жира. — Помещениев нехватаит, — говорят за моей спиной. Я начинаю замечать, что словцо „нехватаит"— припев ко всем речам здесь. В порту гремит работа, стучат топоры, тяжело брякают цепи, гулко шлепается тес о деревянный настил, рабо­ тают лебедки на иностранных судах. Грузят лес на три парохода, четвертый кончил погрузку. Должно быть, эти пароходы привезли части каких-то машин, множество алюминия и рулонов газетной бумаги. Последняя не очень радует глаз, досадуешь, что все еще нужно ввозить бумагу в страну, которая обладает лесной площадью в 825 миллионов квадратных гектаров, не включая сюда леса Якутии и лесной массив Лены. Но затем вспоми­ наешь, что до революции мы тоже ввозили бумагу ежегодно 280 ООО тонн, и что все крупные газеты наши печата­ лись на финляндской бумаге. И становится совсем не грустно, когда вспоминаешь, что „Крестьянская газета" печатается в количестве 1 450 ООО экземпляров, да издает десяток журналов для деревни, вспоминаешь огромные тиражи центральных и областных органов, газеты и книги нацменьшинств; каждый крупный уездный город тоже имеет свою газету, фабрики и заводы—тоже, затем вспо­ минаешь обилие политической, научной, профессиональ­ ной литературы и художественной. Едва ли есть культурное государство, которое за де­ сять лет издало бы и продало только одних классиков 18 205 795 экземпляров, при чем на долю Льва Толстого приходится 1 826 000, Пушкина— 1 661 000, Салтыкова — 1 188 000, Чехова— 1 103 000, Некрасова— 984 000, Ко­ роленко— 741 000, Лермонтова—-470 000, Достоевского — 403 000. И затем неисчислимый поток современной ли­ тературы, переводной беллетристики. Естественно, что бумаги „нехватаит11. Поучительно было бы сопоставить цифры роста книжной продукции с цифрами десятиле­ тий 90— 900—910. Размышляя об этом — вижу: вода залива как будто понижается, обнажая рябое дно, усеянное крупной галь­ кой и раковинами. Кривокрылые чайки стонут и падают в сыром воздухе, как бы притворяясь, что они не умеют летать. — Отлив,— говорят мне.— Идемте взглянуть, тут англи­ чане кран свой затопили, черти, мо-гучий кран. — Силы нехватает поднять его... —- Ну, все-таки— поднимем! ;— А — как же! Из воды торчат железные ребра, напоминая грудную клетку, над нею — гигантский шлем, сквозь воду видны еще какие-то лапы, рычаги; вода отходит в море все за­ метнее, и железо под нею как будто шевелится, при­ поднимаясь со дна. Весьма похоже, что в Коль­ ском заливе утонул марсианин из романа Герберта Уэллса. — Вот это самое — оно!— говорит высоколобый боро­ дач и, вздохнув, двигает рукой, точно поршнем.—Види­ те — шишечка там впутана? „Шишечку1 я не вижу, а есть что-то кругловатое, размером в добрую бочку. — Непонятно, — к чему эта шишечка? — соображает бородач, встряхивая кожаный кисет и сунув в рот чер­ ную трубку. — Краны эти я довольно хорошо знаю> в Архангельске видел, в норвежских портах. Настроили они тут не мало,— говорит он сквозь зубы.— Видели на берегу железные бараки?— Это —казармы, должно быть. Тюрьму в Александровске построили, каменная здания, очень пригодилась. Там, в Александровске, профессор знаменитый живет, к нему люди ездят, как в старину, к святому угоднику, старцу. Люди все больше молодежь, студенты... Мне нравится, что этот человек говорит о недавнем прошлом, как о старине. Спрашиваю: — Старина-то как будто не очень стара? Выпустив из-под усов струю дыма, он говорит: — Тут привычка действует. С непривычной ношей десять сажен прошел, а кажется — с версту. Приглашают посмотреть жировой завод,— это здесь же, в порту. Собеседник мой идет на шаг сзади меня и ворчит: — На мокром месте завод поставили, в подвал вода просачивается... Завод только что построен и еще не работает, но уже вполне оборудован. Мне показывают котлы, трубы, объ­ ясняют, что куда потечет и откуда вытечет, но — вино­ ват! — я слушаю невнимательно, потому что мне совер­ шенно необходимо знать, что говорят и думают борода­ тые люди. В нижний этаж завода действительно просачи­ вается почвенная вода. Объяснение этого дается откуда- то сбоку и снисходительно: — Недогляд. Все поскорее хочется сделать, терпенья нехватает... Идем в город, пробираясь по рассыпанным доскам, бочкам из-под цемента, кучам щебня, мусора. Но это мусор не разрушения, а только естественные отбросы нового строительства, и этот хаос под ногами внушает чувство „омолаживающее11. После путешествия по городу пьем чай в вагоне. Один из моих собеседников— „старожил', он уже года три здесь, другой — недавно командирован сюда, паргиец. Спрашиваю: — Трудно здесь зимою? — Темновато. Как навалится тьма эта, так, знаешь... песни петь охоты нет! Холодов особых не бывает, а вот, туман, снег. Если бы — месяц, звезды, ну еще ничего, а это — редко бывает.