Карело-Мурманский край. 1929, N8-9.

№ 8—9 КАРЕЛО-МУРМАНСКИЙ КРАЙ 33 — М арш , марш! — и опять бежали по полю, в довольно бессмысленном кругу. Потом: „на землю 1, „встать", — стройно и однообразно. Слиш ­ ком, слишком сильно он чувствовал тогда родину. Вечером проверки. Все в шеренгу и: „Господин начальник, вещи новобранца на про ­ верке". Его вещи не были в порядке: пыль, пятна, не доставало пуговиц, вешалки оборвались... Ему сыпали наряды: он убирал отхожее место и це­ лыми ночами возился вокруг казарм , собирал шишки и хвойные иголки. Харчи были скверные. От летней жары мясо кишмя кишело червями. Ребята горланили и в о р ­ чали. Аскола заметил спокойно: — Ничего, ребята, от них мясо только свежее делается. Д а и суп почти готов: только и держи конец ложки во рту, второй конец в супе и жди. Сами приползут. Живем по барски. От плохой пищи портились желудки. В летнюю ночь ребята выбегали из бараков, плотно прижи­ мали ногу к ноге и стояли некоторое время на месте. На лицах напряженное, страдальческое выражение. Потом бежали опять, и снова стоп! на месте, ноги рядом! И так до самой уборной, которая стояла далеко на холме. Там Аскола спал несколько ночей целиком с замусоленным окурком в зубах. Утром объявили, что он без разрешения отлучался с кровати и дали ему р а ­ боту вне очереди. И он опять собирал шишки и хвойные иглы... Потом пришли высокие начальники произво ­ дить смотр. Толстые золоты е шнуры на плечах, звезды на кителях, почтенные лысины и красные лица.. Солдаты в длинных ш ерен гах , серьезны , без д ви ­ жения. Но Аскола моргнул глазом и получил за это двое суток усиленного ареста. Вечером, когда солнце скрылось за золотистыми лесами, он стоял неподвижно, как истукан, в пол­ ном снаряжении около дорожки , ведущей в у б о р ­ ную. Дежурный офицер, осатанелый вольно-опреде- ляющийся, следил за ним. Попробуй-ка теперь мор ­ гнуть глазом, как ты сделал во время смотра! — Аскола стоял смирно и без движения эти два бе­ сконечных часа и чувствовал, как злоба кипит в груди. Ему мерещился длинный ряд повешенных военных начальников, от командующего армией вплоть до самого паршивого ефрейтора. И тут он решил скинуть с плеч мундир „сына отечества1 и удрать к прежним, знакомым местам. Когда наказание кончилось и он пробовал ш аг­ нуть вперед, он упал на колени: так закоченели его ноги. Но утром его на территории лагеря уже не было. В течение двух-трех месяцев он был свободным человеком. Он немного волновался. Домой ему не следовало итти, не следовало показывать себя в родной деревне. Тяжелая рука закона сцапала его и привела опять в свою часть. Последовал военный суд и приговор: шесть месяцев тюрьмы за бегство из армии. И вот он провел полгода на Речке, в этой Си­ бири для солдат. Он подымал торф , жил на скуд ­ ных харчах, мучился в холодном карцере на воде и на хлебе. Его руки и ноги были скованы ж еле з­ ными кандалами. Он обманывал дьяволоподобных смотрителей и выучил красивую , тягучую песню о „пересылке": С надеждой благородною Мы в последний путь пойдем, Скоро в жизнь свободную С радостью уйдем. Потом снова в казарму. Занятия, смотры, оче­ реди. Бесконечный ряд ненавистных ему криков. — Встать! — На гимнастику! Вечером молебен и „отче наш “ . Аскола утратил всякую надежду и врожденную веселость. Он не выполнял уставов и указаний. За это он получал карцер, карцер и еще карцер. Его воинская книжка все росла и росла и он по­ терял всякий учет проведенным здесь дням. * ❖ * Третье рождество проводит Аскола в армии. Грустные мысли притаились в его голове после плохого сна, холода и назойливых клопов. Но вот он вернул себе свое прежнее веселье, зашагал из угла в угол и запел: Карцер холодный чертог И спать в нем нельзя... Потом он занялся гимнастикой в реш етке окна. Увидел проходившего солдата и крикнул ему: — Дай покурить... Но тот, боясь подойти и передать ему просимое, буркнул: — „Нету". И зашагал прочь. Снег хрустел под ногами. — Чертова кукла, — выругался Аскола, — тебя следовало бы командировать на следующую ночь сюда клопам на съедение, чтобы я мог заснуть.. Так ему и не удалось покурить в рождествен ­ скую ночь. Впереди у него был опять целый ряд утренних вставаний в армии, длинная, обыденная, серая жизнь. Он сбросил библию на пол и лег, положив книгу под голову. Время текло медленно. Ему было и скучно и уютно, ему, закоренелому армейцу, ветерану, у которого рождественский день подходил к вечеру так же, как и у всех остальных людей. Принесли вечернюю кашу. С некоторой гордостью услышал Аскола, как караульный сказал другому: — Неспокойный парень... Он уже не мало слу­ жит в финской армии и неизвестно, сколько еще придется ему прослужить. Пенти Хаанпя. Перевел с финского Карл Халме.