Карело-Мурманский край. 1929, N11-12.

20 КАРЕЛО-МУРМАНСКИЙ КРАЙ № 1 1 - 1 2 Колонисты и колонизаторы Онежское озеро ' Старики карелы крепко верят, что семь лет вода в озере медленно прибывает и ровно столько же времени убывает. — Вода в Онего, как в чашке, — говорят они, — увидишь, когда на вершок прибудет. Тихими, осенними вечерами Онежское озеро спокойно и задумчиво, но лишь только задует с Мурмана ветер- северяк, оно начинает дико биться в своих зеленых берегах. Крепнет ветер. Пять, семь, девять баллов. На пароходных пристанях красные глаза фонарей сигналят в темноту ночи. — Шторм! Шторм! Берегись неповоротливая сойма, держись запоздавший пароход. Онежское озеро шутить не любит: закидает пенистыми волнами, собьет с курса и загонит судно куда-нибудь в губу. На восток и на запад от Онежского- озера карта Карелии испещрена голубыми пятнами водных бассейнов. Семозеро, Водлозеро, Сегозеро. Мелких озер, часто без названий, не пересчитать. Никто не знает, сколько их. Посейчас еще партии лесо­ рубов открывают в дикой лесной гущаре неведомые % озерца. Богата Карелия лесом, рыбой, гранитом, слюдой и мра­ мором. За этими богатствами идет человек в Карелию, вооруженный киркой, топором и лопатой. Колонисты и колонизаторы всех социальных положений и специальностей с каждым годом все больше и больше наполняют дикий край. Далекая Кестеньга, болотистая Ухта и заброшенная на границу Финляндии Оланга, знают этих колонизаторов. Еще в Ленинграде, на Октябрьском вокзале, пассажиры, едущие на север в сторону Мурманска и Петрозаводска, резко отличаются от тех, кто держит путь на Москву и дальше на юг и восток. Северянин нетороплив, говорит медленно и как будто бы совершенно чужд вокзальной суеты. Он хорошо знает, где стоит его поезд. — Ребята, вали на третью платформу! И северяне с мешками, корзинами и желтыми фанер­ ными чемоданчиками гурьбой идут через вокзал. В вагонах располагаются по домашнему. Долго возятся с вещами, запихивая их под лавки, а на предоконном * столике обязательно водружают эмалированный или же­ стяной чайник. — Без этой штуки ехать по Мурманке невозможно, — говорят они. — Дорога сонная, тихая, нет никаких тебе удовольствий. Ну, на чаишко и гонит человека! Разговор между пассажирами — исключительно о лесе. То и дело слышны мало понятные для уроженца степ­ ных губерний слова и словечки. Запань, дистанция, обкорка, кошели, заторы, косяки.. Вот у окна в высоких болотных сапогах и хорьковой шапке-ушанке сидит пожилой пассажир. — К нам, на наши участки можно добраться только зимой, когда замерзнут болота. Летом — никак. Лесорубы живут, как медведи. Второй год хлопочем об устройстве бани и никаких слухов от нашего Кареллеса нет. Черти Не хотят понять, что мы зеленое золото на болотах достаем! Зеленое золото! Это зеленое золото тянется без конца влево и вправо от линии железной дороги. Лес, лес и лес. Яркую зелень сосновых игл осень запятнала желтыми мазками. Береза и ольха уже начинают сбрасывать листву. Покачиваются вагоны, изредка гукает паровоз. Мель­ кают мимо старинные деревянные церковушки и очень часто железнодорожная линия пересекает реки и речки. На берегах их копошатся с баграми сплавщики, собирая застрявшие в пути бревна. — Запоздали нынче подчищать хвосты, —•говорит кто-то. Званка, Лодейное поле, Петрозаводск. В вагон входят все новые и новые пассажиры. Станция Медвежья Гора Станционное здание напоминает своим внешним видом постройки эпохи семнадцатого века. Раньше в таких домах жили полуименитые бояре. Башенка, вроде коло­ кольни, так и просит, чтобы в нее посадили непокорную боярскую дочку, а зал для пассажиров, буфет и дежурка по своим размерам похожи на чуланы и боковуши. Тесно, шумно и бестолково. Задачи колонизации Карелии выдвигают перед дорогой в ближайшем будущем необходимость перестройки станции. Сама жизнь требует этого. А жизнь в Медвежке, как нигде в Карелии, бьется особо усиленным темпом. Пять лет тому назад Медвежка представляла из себя карельскую глухомань, где люди спивались с круга от тоски смертной, тупели от бескультурья и всеми силами стремились осуществить единственное желание: — Бросить все и удрать. Зимой Медвежку заметало до самых крыш снегом и по ночам не редкость было слышать, как подвывали за Дивьей горой голодные волки. Жители Медвежки, приезжая из Петрозаводска, пер­ вым долгом торжественно заявляли своим знакомым. — А я был в кинематографе!