«Любимые мои учителя...» : очерки об ученых, преподавателях-методистах, организаторах учебно-воспитательного процесса в МГПУ : к 70-летию МГПУ / Федер. агентство по образованию, Мурм. гос. пед. ун-т ; [сост. : В. В. Дранишников]. - Мурманск : Мурманский государственный педагогический университет, 2009.

Первый случай касался уже пожилого колхозника из алтайской глубинки. Этому физически сильному и по-простому очень надежному человеку были свойственны не которые специфические, прочно усвоенные с юности, совершенно незыблемые оценки и представления. И все же при очевидности такой особенности одно из подобных про явлений явилось полной неожиданностью. В разведку он был направлен по выходу из госпиталя. Он не был новичком и пришел к А.М. с двумя медалями «За отвагу». Вскоре здесь заслужил третью медаль, а затем вновь отличился. А.М. посчитал, что эта боевая заслуга достойна уже ордена, и оформил соответствующее представление. Когда оно было удовлетворено, он радостно сообщил об этом бойцу. Слышит же он от него, сразу же насупившегося и готового к сопротивлению, категорическое «Нет!». «Только “За отвагу”. Только эту героическую награду». Такой поворот потребовал от А.М. немало хлопот по переоформлению награды, но, к счастью, обошлось без возможных ослож нений. Героем второго случая был лихой парень из Тагила с некоторыми пятнами в его юношеской биографии (хулиганство, но без крови и уголовщины). Очень живой, заво дила во всем, в бою всегда впереди. И вдруг он меняется до неузнаваемости - замкнут и уныл. А.М. с трудом пытается вызвать его на откровенный разговор. Тогда ему предъявляется уже изрядно потертый почтовый треугольник - письмо «мамани», кото рая была для него самым дорогим человеком. В нем неуверенно выведенными буквами «в первых строках» (а ими письмо по существу и заканчивалось) она сообщала Колень ке, что ее выгнали из собственного домика, где он родился. Защиты нет никакой, а про курор вообще ее не принимает. Она на улице, а уже подступает сентябрь. В это время дивизия должна была выходить на первую линию и все отпуска бы ли запрещены приказом. А.М., буквально надрываясь, выбил для Николая десятиднев ный отпуск. А вернулся он в роту через четыре дня и все с полной откровенностью рас сказал своему командиру. ...Мать он нашел на площадке лестницы пятиэтажного дома, спускающейся в мокрый подвал. Там она и ютилась. Сразу же бросился в районную прокуратуру, адрес которой по прошлому хорошо знал. К прокурору его не пустили - он ворвался в его ка бинет. Разговор сразу начался с угроз: прокурор заявил, что он отсюда сам не уйдет, а получит порядочный срок. При ответе посетителя в том же духе прокурор стал демон стративно доставать из ящика стола свой наган. Разведчик опередил его, выхватив ТТ и всадив в чиновника половину обоймы. ...Пользуясь мгновенной сумятицей в прокуратуре, он совершил побег: не про щаясь с матерью, стремился любым транспортом вырваться из Тагила и добраться до Свердловска, а оттуда любым поездом на Запад. Вспоминая с волнением эту драму, А.М. вновь ставил вопрос об ошибочности или же оправданности, в конечном счете, своего решения. Оно заключалось в том, что он это дело не стал передавать в военный трибунал, призвав Николая к молчанию. А руководствовался при этом А.М., понимающий трагедию, пережитую его бойцом, ко нечно, ожесточенным условиями войны, следующими соображениями. Трибунал, ли шая преступника наград, отправил бы его в штрафную роту. Служба же в разведке бы ла более опасна, но она воодушевлялась идеей подвига. Последующей боевой «служ бой» в разведке Николай доверие своего командира оправдал сполна. И я думаю, что по сложному, собственно человеческому счету в годину жесточайшей войны такая гуман ность А.М. Шнитмана была не только оправданной, но и естественно объединяла его и бойцов в нечто родственное по общей судьбе. Вспоминается мне и краткий рассказ А.М. о случайной и мимолетной фронтовой встрече с Г.К. Жуковым. Он вернулся с отрядом из тяжелого рейда. Несколько дней только на ногах, без сна. Адъютант командира дивизии дал им «вольную» на несколько 58