«Любимые мои учителя...» : очерки об ученых, преподавателях-методистах, организаторах учебно-воспитательного процесса в МГПУ : к 70-летию МГПУ / Федер. агентство по образованию, Мурм. гос. пед. ун-т ; [сост. : В. В. Дранишников]. - Мурманск : Мурманский государственный педагогический университет, 2009.

было таким же - «ижица»: не то чтобы злым, а скорее шутливым, говорящим и о внеш ности преподавателя, и о содержании читаемых им курсов. Я пересдавал старославянский много раз. Мы с Иваном Севастьяновичем брали друг друга «на измор», и так как я был молодым и достаточно «толстокожим», то вы шел из противостояния победителем: терпение и силы Меркурьева иссякли, и он поста вил мне долгожданное «удовлетворительно». Однажды я сделал попытку наладить с Иваном Севастьяновичем творческое сотрудничество. Туристы уходили в поход по Терскому берегу, и я сказал Меркурьеву, что могу попутно заняться и изучением фольклора. Он посмотрел на меня внимательно и после долгой паузы произнес: «Мо лодой человек, попутно трудно сделать что-то путное. Надо определиться - или спорт, или наука». На этом наше «сотрудничество» не начавшись сразу же закончилось. Встретились мы И.С. Меркурьевым только в 1992 году, когда я уже работал преподавателем в МГПИ, а он приехал из Санкт-Петербурга в Мурманск по случаю выхода своей книги «Живая речь кольских поморов». На кафедре русского языка, где состоялась, как бы сейчас сказали, презентация книги, было немноголюдно, но атмо сфера царила теплая, дружеская. Выступавшие искренне поздравляли Ивана Севастья новича с выходом книги (издал он ее, кстати, на собственные средства). Он был сму щен, растроган и не скрывал своих чувств. Пригласили выступить и меня, но я, памятуя свои студенческие годы и не очень сложившиеся отношения с Меркурьевым, сначала отказался. Затем сбивчиво рассказал, как широко использовал его книги на уроках и факультативах по истории, и пригласил Ивана Севастьяновича в наш музей. В музее Меркурьев был очень удивлен обилием материала по его жизни и творчеству: были и документы, и книги, и редкие фотографии. Особый интерес вызвала у него фотография 1944 года, на которой он был еще худеньким 18-летним парнишкой перед отправкой на фронт, в гимнастерке не по росту. Иван Севастьянович долго вертел ее в руках, а потом неожиданно заговорил о войне: «Как быстро в жизни все меняется. Мог ли я подумать в сорок четвертом, что буду потом слушать бредни моло дых людей о том, что, проиграй мы в войне, были бы цивилизованным государст вом...». Он замолчал, потом со слезами и горечью почти выкрикнул: «Они же не знают, какими были немцы в сорок первом году! На моих глазах они добивали раненых пленных, которые не могли идти, стреляли в женщин, которые пытались пере дать пленным продукты». Я догадался, что речь шла о пребывании на оккупированной территории. Больно было смотреть на старого мудрого человека с такой нелегкой судьбой. Как никогда остро я чувствовал, какой ценой заплатили соотечественники за победу. Еще я испытывал пронзительную жалость: «Ну какой же из него защитник Отечества? Такого хилого мальчишку я не взял бы даже в многодневный поход...», - думал я. Конечно, в оценке физических и волевых качеств Ивана Севастьяновича я оши бался, и понял это только при нашей последней встрече, состоявшейся через 8 лет. В декабре 1999 года издал в Мурманске (снова за свой счет) книгу «Устное народное творчество поморов Мурманской области». Вместе с редактором книги И.С. Давиденко он ненадолго заглянул в наш музей, а просидел там, не раздеваясь, около часа. Только потом я понял, что он пришел попрощаться. Выглядел Меркурьев усталым, больным; чувствовалось, что ему хотелось выговориться. От чая и кофе он отказался, долго сидел молча, словно решая, стоит ли говорить. Я подарил ему недавно вышедшую книгу «Мурманский государственный педагогический институт. Страницы истории». Иван Севастьянович поблагодарил за подарок, долго листал книгу. Нашел в ней опечатку. Поворчал по этому поводу. А потом заговорил о войне. Я уже знал, что говорить на эту тему он не любит. Война была для него незажи вающей раной. Пересказать его воспоминания невозможно: настолько они были эмо 35