Змеева О. В. Спецпереселенцы Хибиногорска: динамика идентичностей / Змеева О. В., Разумова И. А. // Ученые записки Петрозаводского государственного университета.

8 О. В. Змеева, И. А. Разумова Они характеризуются соответствующими ритори кой, структурой, оценочными суждениями. Есть материалы советского времени. Те и другие имеют как специфику, так и много общих деталей. По мнению В. Я. Шашкова, в Мурманском округе не было «классических» закрытых спец- поселков (за исключением поселка рыбаков Даль ние Зеленцы) - спецпереселенцы проживали на территориях строительства новых городов и ра бочих поселков; поселения создавались по трассе дороги от железнодорожной станции до строя щегося города [19: 122-123]. В мемуарах бывших жителей Хибиногорска нет упоминаний о специ альных поселениях или о закрытых территориях. Упоминается о шалманах, бараках, землянках, «чистом поле», километрах. Километровые от метки были местами, предназначенными для жи лья спецпереселенцев, и они, как сформулировал историк, «заложили первый камень в фундамент будущего города» [19: 109]. Разрушение идентичности История спецпереселенца начинается с трав мирующего события. Часть биографии, которая связана с жизнью до переселения, обычно не воспроизводится. Представления о жизни «до» воссоздаются по обрывочным воспоминаниям, которые в определенном смысле являются си стемой защиты и служат для аргументации «не справедливого выселения». Перечисление иму щества «кулацкой» семьи, ценностей и памятных вещей, наличие которых вызывало зависть сосе дей, и всего, что впоследствии было подвергнуто разорению и перераспределению, - вот картина прошлой, спокойной и стабильной жизни: «Дом, усадьба, сад возле нашего подворья - все было ухожено, окружено деревьями: липами, черему хой, березой, яблонями. Рядом колодец. Построй ки срублены из строевых бревен. Жили, как по добает настоящему деревенскому хозяину. Была изба-зимник, пятистенка, кухня, амбар, сарай, гумно. Лошадь, жеребенок, восемь овец, коро ва, теленок, поросенок, десять кур. В праздники приезжали гости. <...>. И ничего не предвещало грозы среди ясного неба»4 [13: 89]5. Разделение на «своих» и «чужих» основано прежде всего на системе представлений о соци альной структуре. Называя себя бывшими ку лаками, членами раскулаченных семей, детьми торговцев и т. п., мемуаристы осознанно вписы вают себя в структуру социальных статусов и от ношений. Они знали, что их раскулачили: они получили статус спецпереселенцев. Знали, что существовали другие социальные группы, кото рые не подвергались принудительному выселе нию, - бедняки, середняки: «Председателем кол хоза был избран самый ленивый в деревне <...>. Он считался бедняк»6 [13: 19]. Знали, что роди тели или прадеды были признаны кулаками - в местах ссылки их называли детьми кулаков. К младшим осознание приходило позже: «Я в те годы не понимал и не знал, что в те 30-е годы происходило и почему нашу семью выслали на Север <...>. Кто мы такие были по отношению к другим, живущим в нашей деревне?»7 [12: 203]. Переселенцы оказались «чужими» в фор мирующейся системе коллективного хозяйства и новой социальной структуры. Осознание из начальной «невписываемости» раскулаченной семьи в систему трудовых отношений не дает пе реселенцу разумных аргументов. Он постоянно возвращается к одному вопросу: За что? Самый распространенный ответ, который он находит для себя, - за трудолюбие. Противоречивость, аб сурдность и отсутствие логики в действиях тех, от кого зависела судьба переселенцев, вероятно, являются главными основаниями формирования конфликта идентичностей. С одной стороны, ро дители имели определенный социальный статус, например крестьянина. Хороший крестьянин в сельском сообществе ассоциируется с тяжелой работой. Он «труженик», «работяга», своими ру ками строит дом, содержит хозяйство. Это хозя ин дома, семьи, земли. С другой стороны, этого трудолюбивого человека (и членов его большой семьи) лишают всего, чего он достиг, построил, вырастил за всю жизнь, а у детей отнимают воз можность быть наследниками результатов его труда. Произошло разрушение известной куль турной модели: «Так кончилась деревенская жизнь российского крестьянства. Было разруше но не только нажитое тяжелым трудом хозяйство Кудрявцевых, но был нанесен ощутимый удар по всему деревенскому укладу жизни. Постепенно деревни начали хиреть: пашни заросли кустарни ком и лесом, редкие колхозы жили более-менее справно. В нашей деревне осталось пяток домов, нет в ней ни коров, ни кур, ни лошадей»8[12: 138]. Крестьянина не просто понижают в социаль ном смысле, и он перестает быть крестьянином. Его лишают старого статуса и наделяют новым, который приобретает негативные характеристи ки, становясь клеймом как для него самого, так и для членов семьи. Новый статус не является приобретенным, он навязан системой. Травмирующим событием становятся высе ление, отъем имущества, его уничтожение, пере дача другим лицам или разорение. Осознание утраты старой жизни, отсутствие представлений о будущем, перспектив возвращения в родные места - все это отражалось и на идентичности детей. Они понимали, что жизнь, которая была, закончилась: «Мое детство кончилось в 9 лет»9 [13: 43]. Идентичность ребенка разрушена. Раску лачивание продемонстрировало ему социальное неравенство: детей обвинили в недостойном для новой жизни происхождении (дети торговцев, за житочных крестьян). Процесс разрушения старой идентичности осуществлялся быстро. При всей фрагментарности детских воспоминаний в них присутствуют моменты, свидетельствующие о кризисе идентичности в типовых обстоятель ствах: при отъеме имущества и выселении из дома. С этих событий каждый фрагмент жизни