Зиланов В. Дети войны о войне. Москва, 2020.

в глазах. Удивительное дело с моими провалами памяти: что-то выпадает напрочь, а что-то ярко высвечивается даже через 65 лет! Было ей лет 45-50; ходила она и дома, и на работе в одном и том же: длинная прямая юбка хаки и поверх гимнастёрка с поясным ремешком. Ворот не­ много раскрыт, и виден маленький чёрный галстучек. Во­ лосы чёрные, прямые, зачёсаны за уши назад, на носу ма­ ленькая бородавочка. Разговаривает ясно, чётко, кратко. Много курит (но только у себя в кабинете или дома), сво­ рачивая из газетки козьи ножки с махоркой; покашлива­ ет. Ну, чистый Дзержинский, да и её фамилия похожа на польскую. И воспитанники и персонал директрису очень уважали, но мы старались её как-то избегать. В-седьмых, история с моим якобы «усыновлением», о котором папа упомянул в своём письме к тёте Риве. В действительности никто меня никогда не усыновлял. Дело в том, что летом 1942 года Мария Станиславовна по­ звала меня пожить у неё в семье пару недель. Почему и за­ чем она это сделала — не знаю. Может быть, у неё были какие-то мысли об усыновлении, но вообще-то, парню 13 лет — это многовато для такого решения. Возможно, эти две недели жизни у неё в доме и ужины по субботам в еврейской семье косвенно преломились в непроверен­ ный факт усыновления, и он стал известным моему отцу. Семья Марии Станиславовны состояла из неё самой и пожилой высокой женщины (забыл, как её звали), ко­ торая управляла хозяйством в доме. Кем она приходилась главе семьи — неясно, ибо они были совершенно не по­ хожими друг на друга. Поскольку директриса даже летом целыми днями пропадала в детдоме, то я оставался фак­ тически один и не знал, чем мне заняться и о чём гово­ рить с молчаливой домоправительницей. Поэтому я по­ просился обратно и с радостью вернулся в детский дом, который ещё больше стал мне нравиться. 34