Ушаков, И. Ф. Избранные произведения : историко-краеведческие исследования. В 3 т. Т. 2. Кольский Север в досоветское время / И. Ф. Ушаков. - Мурманск : Мурманское книжное издательство, 1998.

Белому морю, дальше — океан. На мысу привлекают вни мание огромные кресты, поставленные поморами. У самого борта из воды вынырнул кит, выпустил фонтан и скрылся в пучине. Коровин в восторге: просто сказка! Серов бурчит: «Жутковатые места...» В Семиостровье на лодке высажива ются на берег. Коровин спешит во время остановки запечат леть на полотне низенькие, убогие избы, пейзаж берега. Ничего подобного он ранее не видел. «Руки дрожат, так хочется написать это», — признавался художник. Следуют дальше. Сидя на корме, приятели видят за бортом белые гребни. Что это? Оказывается, играют белухи. Они то появляются, то исчезают. Их так много, что кажется, будто море кипит. «Богат же ты жизнью, Господин Ледови тый океан», — думает Коровин и вспоминает слова С. И. Ма монтова: «Наш Север — это целая страна, край огромного богатства». Наконец, художники достигают Печенги. Поселяются в монастырском доме, окна которого выходят на залив. Дымя, ушел «Ломоносов». Всматриваются в окружающих людей. Бросается в глаза молодой карел, местный олений пастух. Парень-франт: оде'г в яркий зипун, обшитый зеле ными, желтыми, белыми и голубыми кантами; на голове — белая песцовая шапка с красным помпоном; белая рубашка в цветных лентах, на руках кольца с драгоценными камнями. Все интересно, необыкновенно. Собаки-лайки. Умно и доверчиво смотрят олени. Их большие рога «покрыты бурым бархатом». Смирных красавцев можно погладить. «До чего любопытно кругом, восхищался я», — пишет Коровин о своем пребывании на Мурмане. Светит ночное солнце. Одна картина сменяется другой. Чайки с жадностью пожирают сельдь, которую загнали в залив тюлени. Монах кормит дикого медведя хлебом, а потом отгоняет его, стукая фонарем по морде... Коровин очарован Мурманом. Взволнованный говорит Серову: «Какой чудесный край, Север дикий! ...Какой тут быт и какая красота! ...Я хотел бы остаться жить здесь навсегда». В 70-летнем возрасте, вспоминая об этом своем желании, художник сетовал на судьбу, которая не позволила ему жить на Севере, так располагающем к творчеству: «Это был какой-то другой мир, мир небес и тихой зеркальной воды... в своем торжественном вещании тайн жизни». 245