Тучков, А. И. Министр-председатель в сербском мундире. А. Ф. Керенский: Петроград - Мурманск - Лондон // Наука и бизнес на Мурмане. - 2005. - Библиогр. в конце ст. - № 3 (июнь).

МУРМАН - СЕРБИЯ 14 Но в штабе Северного фронта он поддержки не получил. Главкосев Черемисов вообще заявил, что «не дело фронта вмешиваться в гражданскую вой ну; слышал он, что правительство в Петрограде свергнуто; если это верно, нужно ждать образова ния новой власти». Керенский, находившийся «в состоянии полного отчаяния и изнеможения», то приказывал двинуть эшелоны с фронта на мятеж ную столицу, то отменял приказ, то снова отдавал его... Дальнейшее известно достаточно хорошо— открытый саботаж командования Северного фрон та, помощь казаков Краснова, поход на Петро град, бой при соотношении сил один на двадцать, казачий митинг и— бегство из Гатчины в матрос ской форме. Он не последовал совету Краснова пустить себе пулю в лоб, что было бы достойным выходом из сложившейся ситуации с точки зрения профессионального военного. Он предпочёл по мощь неких «офицера Беленького» и «матроса Вани», которые и провели его через матросское оцепление. У Беленького, сына крупного лесоторговца, Керенский первое время и скрывался — вначале близ Луги, потом под Новгородом, затем на лес ной станции у Бологого. Керенский отрастил бо роду и длинные волосы, его было трудно узнать, но все полгода подполья смерть ходила за бывшим «вождём демократии» по пятам — в обстановке господства «классового инстинкта» и «революци онного правосознания» разоблачение означало немедленную смерть — вероятно, с глумлением и надругательством, как у генерала Духонина. А искали Керенского бывшие поклонники его митин гового таланта весьма активно. Например, по вос поминаниям А. И. Деникина, долгое лежание в вагоне на верхней полке могло вызвать вопрос: «Полдня лежит, морды не кажет. Может быть, сам Керенский?..» Далее следовал мат и «разъяснение личности». В своём подполье Керенский попал в полити ческуюпустоту. Кончилась позорным провалом его попытка опереться на ту часть офицерства, кото рая не приняла большевиков с их диким уличным террором против всех, «которые почище», с той внешней политикой, которая была в условиях вой ны наглым и циничным предательством нацио нальных интересов. Он отправился на Юг России, где на Дону Алексеев и Корнилов начали форми ровать легендарную Добровольческую армию. И здесь бывший Главковерх столкнулся с тем непри ятным обстоятельством, что у офицеров память оказалась гораздо лучше, чем у политиков, а неко торые принципы и вовсе противоречили преслову той политической целесообразности. История (за давностью лет и путаницей в источниках) тёмная, но коротко её можно изложить так: при попытке Керенского в Ростове выйти на контакт с командо ванием Добрармии, ему посулили военно-полевой суд — и, следовательно, неминуемый расстрел — за дезертирство с поста Верховного Главнокоман- дующего. То, что у добровольцев слова не расхо дятся с делом, на собственном опыте прочувство вал другой герой русской революции, правда, калибром помельче, бывший старший унтер-офи цер Запасного батальона Лейб-гвардии Волын ского полка Тимофей Кирпичников. В феврале 17-го он застрелил своего командира, начальника учебной команды батальона капитана Лашкеви- ча. Этот выстрел в спину демократическая пресса окрестила подвигом, Кирпичников получил, как первый революционный солдат, Георгиевский крест на алой, революционной, ленте (второй, кста ти, был преподнесён Керенскому) — «за граждан ские заслуги»! — а затем и чин прапорщика. Но большевиков этот «герой Февраля» не принял, явился записываться для борьбы с ними в Добро вольческую армию, где по приказу полковника Кутепова был предан за тягчайшее военное пре ступление военному суду и расстрелян. Между про чим, не стоит делать из этих примеров вывод о ту пом неприятии белым командованием всехдеятелей социалистических партий скопом — весьма бур ное эсеровско-террористическое прошлое не меша ло белому офицерству и генералитету в это же вре мя иметь дело, например, с Б. В. Савинковым (как и сН. В. Чайковским, чья репутация «убийцы Алек сандра II» не препятствовала ему быть бессменным премьером Северной Области и представлять Бе лую Россию в Париже). Так что дело здесь, скорее, в неприятии личности самого Керенского, нежели в политических предрассудках. Лишившись реальной власти, он оказался нико му не нужен, кроме горстки преданных сподвиж ников. Более того, он стал обузой и для собствен ной партии, поскольку мешал предполагавшимся новым политическим комбинациям. Например, ему прямо запретили являться на открытие Учредитель- ного собрания, чтобы не создавать дополнитель ных неприятностей для правых эсеров, а после раз гона свежесобранного «хозяина земли русской» вообще предложили покинуть Петроград. Переезд в Финляндию, в Гельсингфорс и на хутор под Або, тоже не принёс безопасности — там в разгаре была междоусобная война, в которой красные финны могли убить за одну фамилию, а белые—просто за то, что «рюсся». Кроме того, на помощь войскам Маннергейма должны были высадиться германцы Ост-зейской дивизии фон дер Гольца. Попасть к ним в руки бывшему Главковерху совсем не улыба лось (позора и так хватало), поэтому 9 марта 1918 года Керенский возвращается в Петроград. Здесь он коротал время за написанием своей первой кни ги—«Дело Корнилова»— на основании докумен тов, которые были выкрадены для него из архива Министерства юстиции. Между прочим книга с за видной оперативностью была выпущена издатель ством «Задруга» уже летом этого же года.