Терзян, Е. Вал девятый Баренцухи ; Черный четверг високосного ; О думах ночных ; У могилы матери : стихи / Енокентий Терзян // Новгород литературный. – 2013. – Вып. № 2.

НАШИ ДРУЗЬЯ А ^ Ѵ ж Ѵ ж Ѵ ж Ѵ ж Ѵ ж Ѵ ж Ѵ ж Ѵ ж Ѵ ж Ѵ а Ѵ ж Ѵ ж Ѵ ж Ѵ ж Ѵ ж Ѵ ж Ѵ ж Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а Ѵ а У і Енокентий ТЕРЗЯН ВАЛ ДЕВЯТЫЙ БАРЕНЦУХИ А за бортом - всё рвёт и мечет... И разошёлся ж царь Нептун. Свирепый ветер - нам на встречу, Полярной ночи колотун. Мы носа высунуть не смеем: Который день уже штормит. От чёрной мысли сердце млеет. В такую ночь - никто не спит. И каждый - знает. Понимает: Беда - коль чудо не спасёт. Не ест, не пьёт. Ледышкой тает Бедняга сутки напролёт. И темень давит словно прессом. Да давит так, что не вздохнуть. В сей миг и жизни интересы Иную, впрямь, рождают суть. Но стоит стихнуть непогоде, Увидеть голубую гладь - И всё забылось... Страх проходит. И море вновь - родная мать. У моря, брат, свои законы. К нему особая любовь. ЕГО покинешь - сердце стонет И стынет в жарких венах кровь. ЧЕРНЫЙ ч е т в е р г високосного Матери, вдове, растившей четырёх детей всю войну и после неё. Ну вот и всё... Отмучилась, бедняжка, Ушла на вечный... вечный ты покой. Поднять детей без мужа было тяжко, И всё ж смогла, когда пришлось одной. Была скромна ты. Рада корке хлеба. Тяжёлой тяпке жизнь всю отдала; Молила Бога: мирно было б небо. И много слёз без мужа пролила. Прости мне мать... Прости меня шального- Не смог я бросить горсточки земли... Сказать не смог последнего и слова. На гребнях волн - в чужой я здесь дали. Умру и я, я знаю, за тобою... И мой придёт когда-нибудь черёд. Ведь так сей Мир Всевышним был устроен: Родился. Жил. И в час свой - умереть. Не нами создан сей Закон Природы, Не нам Законом этим управлять. Прожив свои, отпущенные годы, Уйдём и мы. На вечно... Отдыхать. О ДУМАХ НОЧНЫХ Четыре стены, сигарета И - толстая папка стихов. Сердцем и кровью согретых, - Всей моей жизни улов. А жить-то осталось немного. Дышит в затылок уж смерть... Спросит костлявая строго: Что, мол, сумел ты успеть? А мой «Рыбный Мурман» - распался И разлетелись друзья. Я ж к морю душой привязался И отступать никак нельзя. Четыре стены, сигарета И - толстая папка стихов, Сердцем и кровью согретых,- Всей моей жизни улов. У МОГИЛЫ МАТЕРИ Я не кричал. И слёз не лил ручьями, Но сердце разрывалось на куски. До боли скулы сжав, шептал всё маме: - Прости мне, мать. Прости меня. Прости. Был жаркий день. На кладбище - безлюдно. Реветь я мог на самой верхней ноте, Но я шептал (дышать так было трудно): «Прости мне, мать, такая жизнь на флоте». Я наревелся там, в своей каюте. Об этом знают только Океан, Свирепствующий ветер Норда лютый... Вот так - почти что каждый мореман. К тебе пришли родня, односельчане, В последний путь, желая провести. А сын твой блудный - где-то в Океане... Прости мне, мать. Пожалуйста, прости. По мне, так ты ушла совсем недавно. По мне, так ты была со мной. Жива. Душе моей не пожелали травмы - Родня смолчала... Может быть права. Что я узнал так поздно о кончине, И - не с Кавказа весть я получил. Мне дали телеграмму с Украины В края, где мирно рыбку я ловил. А мне уже давным-давно не двадцать, Но я с тобою был ещё дитя; И для меня закончилась та сладость. Настала, видно, очередь моя 147