Скромный, Н. А. Перелом : роман в 4 кн. / Николай Скромный. - Мурманск : Релиз, 2003. - Кн. 4. - 369 ,[1] с.

сел и аулов, где, кроме голодного угасания, ожидать было нечего, тут же растворилась в очередном страхе: как оно сложится на новом мес­ те - в шахтах, на заводах, стройках, рудниках - со всей своей разутой, раздетой и ненасытной малолетней кагалой? Иного пути нет, только туда, на самые тяжелые, черные работы. И, отъехав всего каких-то полсотни верст от своей станции, уже изнывали в мучительном чувстве навсегда утерянной родины. О многом догадывался Гриценяк, многое понимал даже по одному выразительно угрюмому молчанию спут­ ников, когда у кого-то из них с горечью и матом неосторожно срывалось точное слово о безжалостной власти. Наговорившись, навздыхавшись, опять доставали кисеты, и мусульманки, сердечно сочувствуя мужьям и их собеседникам, терпеливо сносили дым русских самокруток. Поезд долго шел кокчетавскими сосновыми борами. Ночью чутко дремавшие на узлах бабы поднимались под паровозные вскрики и, глядя в черноту окон, по которым часто снопами летели огненные искры, в страхе крестились и шептали, разумея тесноту и деревянную оснастку вагона: “Господи, да кто же так топит! Обязательно пожару наделают, идолы!” На одной из станций, где объявили получасовую стоянку, большин­ ство пассажиров вышли размяться, густо заполнили небольшой пятачок у входа в бревенчатый вокзальчик. Вышли вслед Гриценяку и несколько хохлушек из его вагона, направились за кипятком. Они уже подошли к вокзальным дверям, когда состав вдруг громыхнул сцепами и медленно покатил вперед. И надо было видеть и слышать, с какими обезумев­ шими лицами и заполошными криками, расшвыривая в стороны гу­ ляющих, кинулись они к составу, с какой невиданной прытью, под улыбки наблюдавших, одна за другой мячиками вскочили в тамбур ближайшего вагона. А состав с ноющим скрежетом протянул метров пять и вновь надолго замер. Гриценяк, посмеиваясь, вспомнил старого хромого Данилу, тестя Захара Татарчука. Всю жизнь старик по своему увечью никуда, кроме ближних двух-трех сел, не выезжал из Гуляевки. И только перед смертью выяснилось, что самым значительным событием в жизни Данилы была, оказывается, его поездка по железной дороге в год столыпинских переселений. Незадолго до смерти он окончательно впал в старческое слабоумие, порой не узнавал родных, подолгу о чем-то сосредоточенно думал. Но о чем он мог думать, что вспоминать, безостановочно и легонько покачивая полуопущенной головой, словно постоянно не соглашаясь с тем, что приходило ему на отказавший 194