Скромный, Н. А. Перелом : роман в 4 кн. / Николай Скромный. - Мурманск : Релиз, 2003. - Кн. 4. - 369 ,[1] с.

к себе, щурясь, снова уткнулся в затрепанный лист “Большевистской кочегарки” - местной газетенки. Спал в своем углу лишь Терехов. Когда поели, Мошков стал набивать льдистыми кусками снега расставленную на плите посуду - готовить себе “баню”. Жильцы мылись по очереди, сегодня был его день. Похмельный, крепко промерзнув за день, лежал, вытянув босые ноги к горячей печной дверце, медленно расслаблялся в живительном тепле. Антипин устало повалился навзничь рядом с ним на топчанчик. Лушников прибрал свое убогое ложе и тихонько вышел, плотно затворив за собой тяжелую, обросшую по низу корич­ невой наледью дверь. Жильцы знали, что старик перед сном выходит во двор помолиться. Не раз видели: долго и неподвижно стоит в снегу на задворках, крест- накрест сложив на груди руки, запрокинув к небу лицо, - и вдруг быстро и низко согнется в поклоне, уронит обнаженную голову долу. Относи­ лись к этому равнодушно. Здесь, в неволе, у каждого возникали свои странности, один Воротынцев порой провожал старика насмешливым взглядом. Как-то Терехов посоветовал Лушникову молиться в землянке, чтобы не застудить голову, но разве мог набожный старик встать на молитву в махорочном дыму, вони, под взглядами отъявленных безбож­ ников, чьим страшным матом были насквозь пропитаны хлипкие стены землянухи. Пока вода нагревалась, Мошков снял с себя исподнее, навертел его на черенок от лопаты и, присев перед печкой, сунул в распахнутый, горячий зев - выжаривать вшей над раскаленным угольем. Похмельный посмотрел на его синюшную, худую, в крупных позвонках спину и закрыл глаза. Антипин долго ворочался, потом сел на топчанчике, по- азиатски скрестив ноги, крепко выругался вслух - не мог простить кладовщикам подпорченных продуктов. Вскоре вернулся Лушников, виновато-быстро захлопнул дверь: до помывки, чтобы не упускать тепло, по пустякам не выходили, после нее - тем более. Антипин испод­ лобья долго наблюдал за ним. - Накланялся? Старик покосился через плечо, но на издевку смолчал. Молчали и остальные. Тогда Антипин заговорил, словно размышляя над своим самым сокровенным, выстраданным: - По-моему, хуже нет быть Богом. Сколько народу, и все с жалобами, просьбами. Ни один не скажет: на тебе, Боже. Нет же: дай! Да-ай, Боже, дай, - он с протянутой рукой скорчил рожу плаксивого попрошайки, - помози-и, Боже, помози! Просит, сволочь, на тысячу, а в благодар­ 126