Скромный, Н. А. Перелом : роман в 4 кн. / Николай Скромный. - Мурманск : Релиз, 2003. - Кн. 4. - 369 ,[1] с.

напомнил, почему его, Гриценяка, обходят выгодными, дельными рабо­ тами, предлагают грязные, копеечные... Напомнил, чем вызвана холод­ ность некогда близких людей, отчужденность родных - жена все чаще срывается в ругань, слезы, сыны угрюмо отмалчиваются, тоже, видно, наслушались об отце. Но самым худшим оказалось то, что Корней подтвердил давние, измотавшие душу опасения: это его, Гриценяка, гуляевцы по-прежнему считают организатором высылки односельчан. Гнездилова давно след простыл, районщики сменились, свои активис­ ты, кто яростно требовал на сходках этой высылки, нынче отмалчи­ ваются. Он один виноват... Да разве можно в это волчье время давать слабину своим словам и сердцу! Ради кого он поплатился должностью, в штыки приняв приказ вывезти все зерно прошлой осенью? Вот он, один из них, сидит напротив, скалится веселым зверем, потешается над ним, чуя свою власть. Впервые стало нестерпимо стыдно за унизи­ тельное положение, в которое он сам себя низвел... - Осмелел... Ка-ак ты осмелел! Не боишься, что опять в той же камере окажешься? - Донесешь? На это ты мастак. На шо-нибудь доброе - тебя нема, на донос - первый. Пиши. В нашем гепеу знают. За свое принудитель­ ное белячество я отсидел, вчистую вышел. Так шо не морочь себе пус­ тым голову. Давай-ка мы с тобой лучше табаку за губу - и всю тоску забудем! Гриценяк закурил, повел глазами по комнате. С тех пор как Аших­ мин устроил свою жену бухгалтером, в правлении заметно похорошело. Бабы осенью выбелили комнаты, покрасили изнутри оконные лутки, двери, бухгалтерша повесила узенькие ситцевые занавесочки, распоря­ дилась поставить в угол кадочку с фикусом, чьи острые листья по грудь закрыли стоявших в обнимку, жизнерадостно улыбающихся с плаката рабочего и колхозника, и в комнатах вновь образовался уют, правда не тот, который Гриценяк помнил издавна - крестьянски-зажиточный, семейный, но - ухоженно-учрежденческий, конторский. - Не верит он... Чему не веришь, Гордей? Своим глазам? Так огля­ нись округ. Как мы жили! Помнишь наше село? - совсем иным голосом заговорил Шевковец, сбивая в мисочку пепел с самокрутки жестом, перенятым у Ашихмина. - Шо от него осталось? Шо вообще осталось от нашей жизни? Истолкли ее в прах и пепел, с дерьмом перемешали. Не верит он... Иной раз задумаешься, вспомнишь - и, ей-богу, хочь на нож сердцем падай. А все по вашей милости, - мрачно напомнил он 113