Скромный, Н. А. Перелом : роман в 4 кн. / Николай Скромный. - Мурманск : Релиз, 2003. - Кн. 3. - 325 с.

точно засудят. - Он быстро подошел к ней, взял за зубцы, дернул вилы у нее из рук, отшвырнул в сторону, и она услышала слова, полные гнева и горечи: - С кем ты связалась! Палач! Он же гнилой весь, ходит сипит нутром, наверное спит с цигаркой, через год сдохнет либо умом тронется. Невжели не видишь? Охмурил он тебя, страхом заставил... А я бы тебя, - голос у него дрогнул, зазвучал укоризненной страстью, - до смерти любил бы, жалел, берег... На председательство польсти­ лась? Эх ты! Не я ли говорил тебе, что обманет с вашими правами и выездом на родину? Ты не послухала. А не по-моему вышло? - Он взял ее за руку, бережно прижал к щеке, усам. - Что ж не глядишь? Подними голову, Лесенька, да признайся наконец, что не в радость тебе житье с ним. Я же вижу, все видят. Она потянула руку назад, он не отпустил. - Знала ведь, что любил и люблю тебя беспамятно, - и заколоть хочешь... Дура ты, Леська. Сволочь хорошая и дура набитая. Мне жизнь попортила и свою затрепала. - И как бы с отвращением отбросил ее руку, оттолкнул ее саму. Она склонилась на загородку, на руки и заплакала тихо, безутешно. Он постоял возле нее и опять сел на колоду, посматривая на дверь, откуда вот-вот должен войти в телятник ночной сторож. Всхлипнув, обернулась. - Назар! Как Бога молю - отступись! Не мучь, не ходи за мной. Дойдет до него - он на месте убьет нас обоих. Моя вина перед тобой небольшая, но и за нее - винюсь перед тобой. Прости, Христа ради. Да и ты виноват. Тебе бы тогда, летом, придавить меня. Я бы встала да поклонилась. А зараз поздно. Я хочу жить с ним какой есть. Моя вина - моя беда. Не мешай, прошу! Подошла к нему, опустилась на колени, и заплаканное лицо осветилось такой затравленно-жалкой, униженной улыбкой, что он широко раскрыл глаза. - Спасибо тебе! - исступленно шептала она, хватая его за руки. - Бог отблагодарит твою доброту! Что тебе от меня? Скажи. Еще... хочешь? Жаром полоснуло по сердцу, он схватил ее за голову, обнял, целуя волосы, шею, потом вскочил, опрокинув чурбак, кинулся к двери, к скользкому и тяжелому деревянному засову... А когда уходил вскоре, то у дверей сказал ей с какой-то строгой повелительностью, словно не было только что ни страсти, ни нежности, 75