Скромный, Н. А. Перелом : роман в 4 кн. / Николай Скромный. - Мурманск : Релиз, 2003. - Кн. 3. - 325 с.

томится разлукой с семьей человек, как всякий, кто только “распечатал” срок. Старый конюх Верченко, вся вина которого заключалась, пожа­ луй, в том, что в 1913 году его, акмолинского волостного старшину, наградили медалью в честь 300-летия дома Романовых, а в 1930 году агитчики в классовой борьбе припомнили ему эту висюльку, - по-отцов­ ски стал успокаивать Зульцера: - Полно тебе, Яков. Бог даст, обойдется с твоими. Ты в Божьем попущении себе печали не давай - заест. Кочетков, дневной конюх, поддержал старика, как умел по своему недалекому уму: - А жена больна - еще лучше: гулять не будет. Зульцер подтер глаза комочком тряпочки и сказал, что терпеть-то можно, если бы осудили по вине. Ворье отделалось выговорами, а его, беспартийного, осудили. Сказал с запальчивостью, с какой-то обидой на то, что не понимают его положения. На этот раз присутствующих задела его горячность: большинство сидит не по вине, чего уж каждый раз себя выпячивать. - В одном не виноват, да в другом наверняка виновен, - мягко возразил Верченко. - Сколько раз ты по своей бухгалтерии покрывал корысть своих начальников? Потакал ворам. И сам за это кое-что имел. Обидно сейчас тебе, мы понимаем, да обида греха не умаляет... Скажи, Яша, по совести - имел? - У вас всегда бухгалтер виноват! - вспыхнул Зульцер. - А его вина - крыловского ягненка. Попробуй не прикрой! Вылетишь через порог. Жалкую мелочь, крошечки - вот что имеют эти несчастные, глупые бухгалтера! У меня только в праздники на столе лежало то, что мужик ставил себе каждым днем. - Так и было, - грустно согласился с ним Верченко. - В России - хуже, а здесь трудящий крестьянин всегда лучше чиновника жил. По себе знаю. Я против своего брата - он всю жизнь на хуторе крестьян­ ствовал - и равняться не смел. Но то, чего он достиг в хозяйстве, - он, неграмотный, своим горбом добыл, а не закорючкой в отчете. Кто знает, кто взвесит, Яша: может, те крошечки, которые ты брал... - старик мель­ ком взглянул на понурого Баранова и, помедлив, сказал нечто странно знакомое Похмельному: - Мы клянем власть, суд... Пустое. Человек сам порождает свое горе. Припомни каждый свою жизнь - и увидишь, что виновен. Когда-то от правды отступился. Осквернил святое, от доро­ гого отрекся. Там струсил, там промолчал. Дурака поддержал, ради 216