Скромный, Н. А. Перелом : роман в 4 кн. / Николай Скромный. - Мурманск : Релиз, 2003. - Кн. 2. - 334 с.

вниманием, но подробности выкладывал с таким жизнелюбием, что Похмельный хохотал до слез. О его любвеобильности знали все, смотрели сквозь пальцы и хоть считали работником временным (по происхождению Федор был поповским сыном), но приходили послушать, перекурить именно к нему. В одном он был незаменим (почему и тянули с увольнением): нередко в срочном порядке возникал “богомольный”, как шутили работники, вопрос, и тогда срочно требовался Федор. Если он был в отъезде - ждали его возвращения, если дома - вызывали. В детстве он пел в церковном хоре, хорошо знал церковные книги, службы, праздники, еще больше знал тайн, каких прихожанам знать не полагалось, поэтому на разрешение вопросов (чаще всего ими были просьбы местных священников) вперед тяжелой артиллерией выдвигали Федора. Разговор он вел любезно, вежливо до приторности, выслушивал все, о чем бы ни просили, на что бы ни жаловались, а когда посетитель выдыхался, Федор мягко, но с убийственной логикой точными формулировками вдребезги разбивал все доводы, ранее казавшиеся несокрушимыми, и с той же любезностью выпроваживал потрясенного священника. Похмельный не раз присутствовал при подобных разговорах, и Федор советовал: прислушайся, вопросы, правда, не по времени, в них больше пустого, чем насущного, но всякое в жизни случается, - может, пригодится когда. Похмельный отмахивался и подмигивал: расскажи-ка лучше о вчераш­ нем. А жаль, что отмахивался. Надо было слушать и запоминать... - ... Или убогого. Не умом, как наш Юхим, а телом. Он верит, что там, в другом мире, его уродство исчезнет, станет он таким же счаст­ ливым, как все. А мало ли таких, у которых и без увечья жизнь увечна? После этих войн, голодовок - пол-России! Вы, если уж отвергаете Церковь, то делайте это достойно ее и себя. Не надо осмеивать и глу­ миться. Ее уложения складывались веками, в них - народная мудрость, жизненный опыт русского народа. Ее обряды - помощь и поддержка человеку, проповеди - утешение... Полупьяная усмешка Похмельного, его молчаливая, холодная настороженность волновала Никитина. Он продолжал ходить по комнате, голос его то возвышался, то утихал, оттеняя и без того выразит­ ельную речь, которой он, судя по выражению на лице Семена, увлекал своих учеников. Куда-то пропали его худоба, юношеская угловатость, и он был бы хорош в эти минуты, если бы не металась, исчезая и тут же мгновенно возникая на потолке и стенах, черная тень у него за спи­ ной да свет керосиновой лампы и занявшегося утра, несовместимые 40