Смирнов (Семенов) В.П. Вызревание будущего. Дружба народов. 2019, №6, с. 225-237

Владимир Смирнов. Вызревание будущего 231 перед необходимостью искать новый объект питания. И т.д., и т.п. Земля круглая, она лишь кажется беспредельной, и наша недальновидная прямолинейность поведения в конечном счете всегда приводит к появлению новой реальности, требующей небывалого подхода для приспособления к жизни, то есть нашего изменения, изменения нашей духовной культуры. Надо думать, в такой парадоксальной форме и развивалось первобытное общество на пути к просвещенному язычеству, европейский расцвет которого мы видим в облике древней Эллады. Это тоже детство («прекрасное детство человечества», как вслед за Гегелем выразился Карл Маркс, добавив, что древние греки были нормальными детьми, как будто другие древние были ненормальные), но уже его послемладенческая пора. Впервые в истории европейское человечество открывает для себя школу (как понятие и как учреждение). Мифы еще почитаются и заучиваются, занимая порядочную часть сознания, но уже не имеют прежней безраздельной священной силы: уже Гомер относится к мифам эстетически, как к предмету любования. Мы вступили в эпоху «красоты», в мир подавляющей эстетики. Иначе и быть не могло, потому что, овладев письмом, обнаружив способность к философии, древние греки хотя бы и самого выдающегося ума всё еще оставались укорененными в обостренной чувствительности и чувственности «природного человека» —в древнейшей способности, унаследованной эллинами непосредственно от своих первобытных предков. А что доступнее всего зрению, слуху, чувствительности вообще? Истина? Добро? Да нет же. Конечно, красота, потому что она действует непосредственно на чувства. Красота тела, ландшафтов, звуков, величественная красота звездного неба зачаровывают язычника. Его сознание, руководимое чувствами, ищет в красоте решение не только эстетических задач, но и этических, и задач познания. Какая школа была учреждена в классической Элладе? Преобладали физические упражнения и так называемые мусические дисциплины. Кроме школы грамматиста, где учили чтению, письму и счету, все мальчики посещали школу педотриба (гимнастическую) и столь же обязательную школу кифариста, где заучивали литературу (мифы, героические сказания), пели, декламировали, играли на музыкальных инструментах. Обязательным было и посещение городских торжеств, праздников и спортивных состязаний. Что давала подобная школа? По разумению древних, она давала гармоническое всестороннее образование, а на самом-то деле отдавала предпочтение воспитанию тела и чувств, то есть воспроизводила генеральный древнегреческий менталитет. Но перешагивая в Средневековье и уже понимая, что это шаг взросления культуры человечества, спросим себя: а насколько широк этот шаг? Приводит ли он к взрослости? Ведет, надо полагать, но еще не приводит, не может привести. Не может ребенок, едва прошедший начальную школу, на следующем шагу получить аттестат зрелости. Прислушаемся к свидетельствам голландского историка и философа Йохана Хёйзинги, признанного специалиста по ментальности Средневековья. «Когда мир был на пять веков моложе, все жизненные происшествия облекались в формы, очерченные куда более резко, чем в наше время. Страдание и радость, злосчастье и удача различались гораздо более ощутимо; человеческие переживания сохраняли ту степень полноты и непосредственности, с которой и поныне воспринимает горе и радость душа ребенка. Всякое действие, всякий поступок следовал разработанному и выразительному ритуалу, возвышаясь до прочного и неизменного стиля жизни... Состояния и сословия, звания и профессии различались одеждой. Знатные господа передвигались, не иначе как блистая великолепием оружия и нарядов, всем на страх и на зависть. Влюбленные носили цвета своей дамы, члены братства —свою эмблему, сторонники влиятельной персоны — соответствующие знаки и отличия... Чувство справедливости всё еще на три четверти оставалось языческим. Там, где мы нерешительно отмериваем смягченные наказания, лишь наполовину признавая вину подсудимого, средневековое правосудие знает только две крайности: полную меру жестокого наказания — и милосердие. Словно исполин с детской головой, народ бросается от удушающих адских страхов —к младенческим радостям; от дикой жестокости —к слезливому умилению.