Смирнов (Семенов) В.П. Вызревание будущего. Дружба народов. 2019, №6, с. 225-237

Владимир Смирнов. Вызревание будущего 229 сами художники: поэты, живописцы, музыканты, скульпторы, режиссеры... В какой артистический цех ни загляни — всюду поиск, опыты, новации. Это боги Нового времени, вызванные к жизни исследовательской страстью рационализма. Сходное положение мы видим и в области «добра». С одной стороны, появляется новая и новейшая этика как теоретическая дисциплина, подвергающая философскому, лингвистическому, логическому анализу этические понятия и высказывания мыслителей прошлого. С другой стороны, образуются всевозможные течения психологии: науки регистрирующей, объясняющей человеческое поведение, а теперь уже и влияющей на него через массовую популярную литературу и внушительную когорту психологов-практиков. «Добро» в Новое время перестает быть строго нормативным, перестает быть голосом божественного авторитета, обязывающего человека поступать так и не иначе. Оно становится наукообразной информацией о причинах и следствиях в психической жизни личности и коллектива. «Добро» теперь апеллирует к «истине», опираясь на знания, добытые рационалистическим методом, как и все прочие «легитимные» знания нашей эпохи, духовное состояние которой следует поэтому признать рационалистическим. Итак, три слоя, три формы бытия европейской культуры: языческая, ярко окрашенная «красотой»; христианская, зацикленная на «добре», и рационалистическая, замешенная (чуть не сказал «помешанная») на «истине». Какова природа такого чередования культур? Или, иначе говоря, есть ли смысл во всей этой истории? Вопрос это н а и в а ж н е й ш и й. Отгадка триады На основе всестороннего изучения древних мифов современные ученые составили портрет типичного мифологического сознания, которое хотя и менялось, развивалось по мере приближения к возникновению письменности, но не выходило из ниже очерченных пределов. Это свойственная раннему детству неспособность провести различие между естественным и сверхъестественным, глухота к противоречию, неразработанность абстрактных понятий, чувственно-конкретный характер мышления, метафоричность, эмоциональность. Австралийские, бразильские и прочие аборигены, жившие в отрыве от цивилизации, сохранили этот психологический облик вплоть до XX века. Но положим руку на сердце: если бы мы с вами попытались составить психологический портрет дошкольника, нам пришлось бы привлечь те же самые или очень похожие характеристики. Эта схожесть детской психики с так называемой «дикарской» подмечена давно, о ней упоминают походя, как о чем-то само собой разумеющемся, но давайте все-таки уточним, откуда берется эта похожесть. Почему взрослый человек давнего доисторического прошлого или абориген недавнего не выходил из рамок младенческой психики? Ведь он был не глупее нас с вами. Случись у нас сейчас возможность взять на воспитание ребенка из неолита — только совсем маленького ребенка, не старше двух лет, пока у него еще не сформировались высшие психические функции, —он ничуть не отстал бы от своих школьных и университетских сверстников. Подобный эксперимент был проведен в позапрошлом веке. Французский этнограф Ж.Виллар привез в Париж найденную им в джунглях двухлетнюю девочку из парагвайского племени гуакили, ведущего крайне примитивный образ жизни. Ученый поселил найденыша в семье своей матери, где девочка получила воспитание и через двадцать лет стала крупным этнографом, владеющим тремя языками. Европейское воспитание отсекло маленькую индеанку от неолитического существования, и она буквально перелетела из мифологического каменного века в рационалистический девятнадцатый. Но в том-то и дело, что ни тридцать, ни двадцать тысяч лет тому назад этнографы по земле не бродили. Эпоха была каменной всюду и для всех: для детей и для взрослых. Ребенок мезолита или неолита обрекался на «каменновековое» воспитание, то есть на