Рыжов, А. С. Оленегорская поэзия : первые полвека / Александр Рыжов. – Мурманск : [б. и.], 2007. – 31, [1] с.

Я прошу любви у милых женщин, Ведь любовь бессмертна, говорят. Л особенно у самой милой, Самой лучшей, самой дорогой, Что сама на краешке могилы И советует мне быть с другой. И добром глаза ее сияют, Голубые, кроткие глаза... Золотые люди умирают, И все меньше веры в чудеса. Когда ломш е я судьба Году в 95-м, в бытность мою редактором оленегорского радио, к нам в студию на Бардина зашел высокий человек в робе. Дело было накануне Дня Победы. Здравствуйте. Я Киселев. У меня есть стихи о войне. Тут же сел и прочитал суровые строчки, от которых повеяло правдой. Это ваши? - Мои. Я не знал в ту пору, что передо мной человек, находившийся когда-то на полпути к тому, чтобы стать профессиональным литератором. В 1970 году Геннадий Киселев вместе с друзьями организовал оленегорское литобъединение «Радуга», но ему, как и Сергею Локтюхову, было тесно в узком кружке поэтов-любителей. Прошло время, он писал, его стали печатать, сначала в области, а потом произошло событие, которое выглядит примечательно: подборка киселевских стихов попала в «Октябрь», один из крупнейших литературных журналов Советского Союза (достаточно сказать, что в общественный совет этого издания входили тогда такие гранды как Алесь Адамович, Андрей Вознесенский, Борис Васильев, Даниил Гранин). Журнал стотысячным тиражом разошелся по всей стране, перед оленсгорцем открылась заманчивая перспектива. Казалось, нужно закрепить успех, продолжить восхождение, а там... Но в жизни все вышло по-другому. Киселев бросил писать стихи. Бросил писать вообще. В начале 70-х местом его работы была редакция «Заполярной руды», и, листая пожелтевшие подшивки, часто натыкаешься на знакомую подпись. Но после 1972 года - все. Обрыв. «Затвор» Киселева продолжался двадцать с лишним лет. Его никто туда не заго­ нял отшельничество было сугубо добровольным. Причины? Мне они не известны. Знаю лишь, что искать их следует не столько в изменении жизненных обстоятельств, сколько в противоречивом киселевском характере. Хотя и это не более чем догадка. Кстати, о догадках. Садясь писать этот очерк, поймал себя на мысли, что многое могу сказать о Киселеве-поэте, но почти ничего не знаю о Киселеве-человеке, кроме тех мимолетных обрывочных сведений, которые присутствуют в его стихах. При всей внеш­ 10