Романов, Б. С. Третья родина : [роман] ; Святое озеро : [повесть] ; Прощальный снегопад : [роман] / Борис Романов. - Мурманск : Мурманское книжное издательство, 1976.

и хоть звука малейшего против хозяина не издадут, все- таки стоят за нее незримой стеной. Осип однажды посоветовал: — Ты, Ксения Андреевна, хозяйство к рукам прибери, тогда тверже при муже станешь. Енька согласилась, но ничего этого не успела: сначала случилась революция, а потом родился сын. После революции Арсений Егорыч некоторое время еще держал возле божницы снимок с царского семейства, где деточки как херувимы, однако, вернувшись однажды из деловой поездки, снимок снял, а на его место повесил при везенный из уезда большой шелковый красный бант. По сле этого он с Осипом несколько дней переделывал пол в горнице, а Епьке на ее любопытство отсек: «Не твоего ума дело!» С той поры Арсений Егорыч сделался для нее абсолютно непроницаем, как любимый его же мельнич ный замок в форме то ли валдайского колокольца, то ли кистеня: много раз этот замок Енька в руках держала, а как открыть его — так и не дозналась. И на Филюшку надежда не удалась. Когда подступили заветные сроки, Арсений Егорыч лишь отмахнулся от Енькиных просьб привезти из Наво лока повитуху: успеется, мол, да сам управлюсь, —а ког да нагрянули родовые схватки, отправил Егорку на дрож ках, но не за повитухой, а в Ситенку, за знахарем тамош ним Лягковым. Енька бритоголового Лягкова так испу галась, что совсем рожать перестала. Лягков на ее испуг никакого внимания не обратил, велел Арсению Егорычу накипятить воды, уложил Еньку, к ее ужасу, на лавку на то самое место, где Марья померла, и стал раскладывать в головах на чистом полотенце свои мудреные принадлеж ности. Енька поползла было вниз, чтобы хоть дите не на смертном одре явилось, но колдун остановил ее строго: — Лежи тут, женщина. Разве не знаешь, что жизнь со смертью друг дружку меняют? Потом колдун заставил ее выпить зеленой настойки, пахнущей пустырем, и Енька успокоилась, и лишь глаза прикрыла, когда он твердыми руками обследовал ее да обертывал понизу мокрым горячим платком. Потом он втолкнул Еньке сквозь зубы несколько твердых горько ватых горошин: — Невмочь будет, так раскуси которую и жуй. Поня ла? А теперь рожай давай, матка, сын у тебя идет. Ну-ко, ну-ко! 101