Романов, Б. С. Переворот // Площадь Первоучителей : литературно-художественный и общественно-политический альманах Мурманского отделения Союза писателей России. - Мурманск, 2015. - № 15.

Борис Романов — Милый, если отношения дошли до того, что их надо выяснять —лучше не надо никаких отношений. Кришьян Кришьянович оценил ее мужество, и оттого не оттолкнул ее, хотя на берег в Мурманске больше не ступал. Эда сама настигла его, перебравшись работать в портофлот по протекции портового врача Якова Рафаиловича Рабина, и «заграбительный» пост № 4 перестал охранять мятущуюся душу Кришьяна Кришьяновича. В ночь на двадцать первое февраля он сам пришел на «Хоппер-1» за Ядвигой Станиславовной, чтобы пригласить ее прогуляться по причалу, поскольку получил приказание ка питана Матисена принять на борт последнюю оставшуюся в Мурманске группу итальянских солдат и держать судно в немедленной готовности к отходу... Это могло означать лишь разлуку навсегда. Хмурый Сметанкин не хотел отпускать Эду, хотя пре красно знал и Рокиса, и всю их историю, Hq все-таки отпус тил. Это было унизительно, и вслед им озорно присвистнул кто-то из команды, спешно настилавшей брусчатую палубу в косоугольном чреве шаланды, но Кришьян Кришьянович на свист не обернулся: сегодня он должен был решить все до конца. У начала пешеходной эстакады Эда схватила его за руку: — Там человека убивают! Это наш боцман, сволочь. Ви дишь? Эду трясло, но Кришьян Кришьянович сложением был в тех восьмипудовых латышских кочегаров, что обслуживали по нескольку паровых котлов при самом форсированном ходе, и считал ниже своего достоинства бояться. Он бросился впе ред. На выстрел сбежались неизвестно почему оказавшиеся поблизости матросы с «Ломоносова», Кузьму Венкова при несли на судно, и Эда тут же сделала ему перевязку. Она же упросила оставить кочегара на борту до прибытия милиции или врача, вызвавшись к нему в сиделки, и Кришьян Кришь янович не нашел в этом никакого подвоха... Кузьма окончательно очухался уже в одноконных док торских дровенках, рядом с доктором и Эдой Туч. В тусклом свете фонаря, что висел над трапом, переминался возле са нок усатый часовой в нахлобученной папахе, за ним еще один 30