Рогожин, Н. Н. Практика любви / Николай Рогожин. - Онега : [б. и.], 2004. - 195, [2] с.

И такое особенно тяготило, угнетало. Неизвестность. И в единственную возможность сообщить о себе, когда оказывал помощь матросу с кормовичка, идущему в порт, я написал в приготовленный конверт, - всего две строчки, и вместо слов: «Я тебя очень хочу», в последний момент глагол заменил на «люблю», однако это не изменило сути происходящего в душе смятения. Впервые внутри что-то воротилось настоящее, светлое, - чего раньше не испытывал: о ждущей на берегу любимой. Такого не было за все десять лет предыдущих странствий. Грусть и тоска по семейному уюту, скука по детям и все. Календарь с красотками я сорвал через три дня, остатки приклеенного листка пришлось счищать ножичком. Всколыхнулся в душе этот памятный рейс, когда подходил к больнице, к назначенному главврачом часу аудиенции. Предстояла непростая и ответственная работа врача приемного покоя крупной многопрофильной больницы, городской, «скорой помощи». Не то, что в прошлом году, - когда дежурил в районной больничке, за городом. Опять же прибавок, дополнительное обеспечение на ближайшие два месяца... с небольшим, пока нахожусь в отпуске от основной, агомоходно-ледокольной службы. К тому же, предстоящая работа рядом с новым, вновь снимаемым жильем. Как он выбивал его! Если бы не старая интеллигентная знакомая, весьма неравнодушная к нему, вряд ли ему видать такой успех, пришлось бы помытариться, - наверняка... Когда я предстал перед взором главного врача, наверное выглядел неважно. Тот посмотрел на меня внимательно будто не узнавая с позавчерашего дня, но потом кивнул удовлетворенно, как своим мыслям и сообщил, быстро и напористо, что меня к себе берет, сведения получил, отзывы хорошие и что, если буду справляться, он может оформить на «постоянно» и даже предоставить комнатку, в семейной гостинке. Я немного опешил и внутри меня чуть заколотило: «А если бы не брал, что тогда? Как бы выпутывался, где пристроился?» Но беготня с документами отвлекла и уже через час с небольшим взбодренный, я возвращался к своему новому дому и мечтал лишь о том, чтобы свалиться и поспать еще хоть часок, но перед этим выпить чего- нибудь ободряющего, лучше пива иль винца, или хотя бы кваса. К вечеру оклематься и прибраться на кухне. Надежда обещала быть, после работы заглянуть. «У нее хорошее имя» - подумал я, уже, по-видимому, засыпая, пристроившись на диванчике в большой комнате. После коньяка с лимончиком в голове просветлело, не стало шуметь, я проваливался куда- то, на час, или минуты? Громкий призывно-прерывающийся домофонный звонок вывел из забытья, поднял. Это рвалась сестра, та самая, пьющая, - о которой говорила и сокрушалась Надежда и предупреждала о возможном ее приходе и вымогательстве... Она откуда-то узнала про цену и стала требовать половину. Рыжевато-бледные, с угадываемой сединой под краской, редкие ее волосы были собраны, скручены в пучок. Тонкие губы, подправленные помадой и подведенные брови все равно выдавали странно старое лицо, - морщинистое, дряблое, почти что восковое от применения косметики. Первичное возбуждение от предложенных мною кофе и 54