Рогожин, Н. Н. Практика любви / Николай Рогожин. - Онега : [б. и.], 2004. - 195, [2] с.

предстояла и впереди - длинная учёба, в три месяца, в столичном городе, со скудными командировочными... И тут ещё такая весть! Скорбная, потрясающая, неожиданная... "Писать до конца дней своих... - наказание свыше!" Саша п р е д с к а з а л свою кончину. Сидел за машинкой, печатал и голова его, головушка гривастая, свалилась, прямо на буквы клавиш! Это мне рассказала Людмила Александровна, Сашина сестра. Скол [.ко же утекло с тех нор? Немало уже. Тогда же, до визита к Бражкиной, мерял по прямоугольникам кладбище в Соломбале, снова и снова проходил по годам, от 93-го до 95-го и нигде не видел знакомого имени. "Ведь должен же быть, жуть какая-то, может быть, сейчас, нет, где- то пропустил, нету и здесь, вернуться надо, однако, тут, возможно, нет, дальше-дальше, ещё кусочек..." - мысли путались, сбивались, пока я крутился среди крестов, холмиков, оградок. У одной могилы, только что вырытой, стояла большая толпа и много молодых и среди чуткой тишины - всхлипывания, быстрый, будто торопливый стук земли на гроб, шелест лопатный, временный деревянный крест и фото - в десантной форме. Стоял май 96-го... Поодаль от этого - другое, тоже страшно обыденное. Мать и дочь. Подросток и ещё молодая, симпатичная лицом, в чёрном, женщина и снова могильщики, вполголоса, торопятся, будто не хочется им делать свою страшную работу, будто нехотя, словно из под палки, выверенные отработанные движения - холмик, памятник, цветы... - Да на Ижемском ведь! Далеко отсюда, на автобусе надо, и то - по выходным... Далеко, за городом... - сокрушалась Людмила, когда узнала, где я искал. Странное название - Ижма. И в то же время очень знакомое. Ещё как - работа моя первая, врачебная, - в Ижемском районе Коми АССР. Райцентр - Ижма. Река, протекающая рядом - Ижма, впадающая в Печору. Зэковские, ГУЛАГовские места. "Железка" недалеко, "Воркута-Ленинград", строилась в войну, спасала углём северную столицу. Не съездил, не побывал я ещё там, в другой Ижме. Значит, остались дела в Архангельске. Столько лет прошло, а видится сейчас пронзительней, яснее: пристань деревянная, с перилами, девушка весёлая, зыбкость погодная, гомон молодых, смех, транзистор играет и Саша... Отмашка такая, без рукопожатия - мол, всё, однако, к чёрту, езжай скорей, не трави душу, и так тошно!. Настил такой же как в первых кадрах "Калины красной", моего любимого фильма, почитаемого Сашей автора. Его портрет, чёрно-белый, раздумчивый, с глубокими морщинами лба, всегда стоял, где бы Саша не жил, на видном месте - в общежитской ли комнате, в последнем пристанище с печкой и фортепиано... Никого больше Саша не держал в кумирах. Хоть писаховского стиля не чурался и к сказкам Щергина относился с почтением. В Яхлакове сидел исконный природный коренной тип, из самой народной гущи. Саша ценил и понимал простого человека. Был честен, открыт, не гнулся и перед "сильными - всесильными", резал свою правду-матку. Наравне держал себя с пьяницей и в общениях с маститыми. Помню, как с Поволяевым в фойе Дома Политпроса запросто так, беседовал, передавая свой рассказ. Но что-то не заладилось с 182