Рогожин, Н. Н. Практика любви / Николай Рогожин. - Онега : [б. и.], 2004. - 195, [2] с.

единственного. Как нужно было поступать в такой обстановке, в таких непредвиденных обстоятельствах, - Будкин не знал... ... Их связь тянулась уже два года, с того самого вечера в кафе, в сентябре, в начале четвертого курса, после которого им захотелось встретиться вновь. Вернее, захотелось ему, Будкину, скучающему в ожидании нового учебного года, без привычных занятий и друзей. В комнате общежития он жил один, отбывая тоскливый наряд в хозчасти института, пока его сокурсники трудились в колхозе. На следующий вечер, после предыдущего, в кафе, они встретились, и она пошла к нему и разделила невеселое его одиночество. Все пять кроватей в комнате были свободными и можно было их менять, для остроты тех ощущений, которые появились, так ярко и неожиданно, когда снялась вдруг кажущейся недоступность и тайная мечта стала реальностью, превратилась в повседневность, в осязаемую и ощущаемую радость и наполнилась содержанием постоянных открытий, - новых, непривычных, жарких, одуревающих...Позднее, уже зимой, встречи их стали менее частыми, но теми же сладостными и манящими, хотя после - заметно разочаровывали, тускнели, но потом, - через время в неделю или две, с каждым днем разлуки, - снова будоражили своим нетерпением ожидания и снова - манили, пьянили. Так пролетел год, продолжался другой и Будкину никак не удавалось прекратить эту связь, разорвать все окончательно и бесповоротно. Он давно понял, что привязан только телесно, что слова и мысли женщины, без образования и без интересов, - его не волновали. Он подчас ругал себя за безволие, - изматывал себя в спорте, самозабвенно ударялся в науку, играл в платоническую любовь с другими, но снова и снова скатывался в низину неодолимой и неумолимой плотской страсти, вожделенног о довольствия, мнимой радости. Это его опять угнетало, с каждым новым и неожиданным вроде, но таким закономерным и естественным - разом, случаем. Через два года ровно, приехав с каникул, уже на шестом курсе, вечером, в пятницу, Будкин набрал в телефоне-автомате привычный номер и, услышав знакомый голос, почувствовал в нем не обычную затаенную истому желания, а равнодушно-холодное отчуждение, вызов, даже протест. Но о встрече они все же договорились, - на прежнем, как и раньше, месте, - в пустом и ночном детском саду, где Будкин работал сторожем, - у трамвайного кольца, за шумной людной улицей. В тот теплый и темный сентябрьский вечер, такой же, наверное, как и два года назад, после кафе, но теперь, - во дворе детсада, среди песочниц и корабликов, вокруг которых так упорно крутилась Ленка и где так настойчиво Будкин ее уговаривал «зайти пофеться», наконец-то для него и открылось то непоправимо случившееся в их последней встрече в мае, что теперь никак нельзя было поправить, остановить, или прервать. Слишком все оказалось поздно. Ленка нервно курила, шумно и с надсадом затягивалась, кашляла, молчала после признания. Ее слова никак не доходили до сознания Будкина. Он суетился, тянул ее за плечи и умом своим еще не постигал 14