Рогожин, Н. Н. Практика любви / Николай Рогожин. - Онега : [б. и.], 2004. - 195, [2] с.

Мосле повести я уже не мог остановиться и закончил задуманный еще в поездке в Европу рассказ "Суицид". Прототипом героя был Брыжевский, один из участников литобъединения. Тог жил в коммуналке в Мурманске, работал кем-то на стройке, учился на филфаке в Ленинграде заочно, писал какой-то роман. Приезжал прошлой осенью ко мне в Мурмаши, даже неизвестно зачем, мы чего-то пили. Позже Брыжевский оказался на лечении, от шизофрении. По рассказу я его сделал внештатным корреспондентом районной газеты, который поехал в командировку по письму - рядовой сюжет... Той же весной я задумал ещё одну вещь, решил писать роман о детстве. И выполнил эту задачу, повествование закончил в ноябре 1997 года, в городе Брунсвик штата Джорджия, во время стоянки в американском поргу. Сбор материала и подступы продолжались восемь лет... Сдвиг в моём сознании и действиях, конечно, можно было объяснять семинаром. И вместе с тем никакой практической зацепки за печатный орган не было - и я искал реальные пути, хоть какие-то правильные решения. Так, в мае я отправил маленькие рассказы, что готовил для семинара, - "Ситуация", "Бедняжка", - в газету "Медик Севера" многотиражку мединститута в Архангельске, Маркову. Я это сделал, имея в виду мои будущие поездки летом, к Яхлакову и в Сыктывкар. Там жила моя родная сестра Валентина. Её муж, Логинов Иван Александрович, работал вторым секретарём одного из районов Коми. Я размечтался пробиться в партийные типографии, тем более, что они стали демократичнее, брали под крыло местных литераторов. Именно такой просвет образовался у Саши - его рукописи представили для печатания во вновь созданный журнал под эгидой Архангельского Обкома КПСС. Так он мне писал в феврале. А в марте - новое письмо: "... Рукопись запороли, на публикацию не взяли! Представляешь моё состояние" - писал друг - "хорошее обсуждение, хорошие отзывы, намёк на издание, а тут нокаут! лёгкой женской ручкой послаш меня в дальний угол... Приехал домой, взял бутылку, растопил печку, выпил сразу стаканюгу и начал: прочитаю рассказ и в печку. Вот так, Коля, кончаются писатели! Больше ни слова!" Я поразился мужеству Саши. Что характерно - я решаю сохранять рукописи, он их - в печку! В конце мая я выправил отпуск, укатил с детьми в Мартышкино, тихое место в уголку Ломоносова. Там жила когда-то чета Панаевых с Некрасовым и гостил у них Дюма. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ДОРОГИ. Последние взлёты советского футбола - с позапрошлого года вторые в Европе, золото Олимпиады, провальное выступление в Риме. Футбол, дети, рукописи - "ленинградский" план выполнялся. Печатная машинка имелась, одиночество от жены - тоже. Я даже черканул Яхлакову, зазывая приехать, но Саша ответил, что отпуск не планирует. И ещё я встретился с Куликовой и Притулой. У первой я рукописи забрал, никто ими на "Ленфильме" не 152