Рогожин, Н. Н. Практика любви / Николай Рогожин. - Онега : [б. и.], 2004. - 195, [2] с.

Стеллажи, специально, видимо, сделанные, тянулись по всему периметру большой, метров в двадцать, комнаты и заполняли все стены, от пола до потолка. Было видно, что здесь живёт и работает большой книголюб, увлечённый читатель, упорный в своём труде литератор. Помимо справочных изданий по языку, филологии, философии, лингвистике, стояли, отсвечивая, словно поджаренные корочки и тома старые, может быть, из прошлого века, прижизненные Некрасова ещё или Блока. На отдельной, небольшой впрочем, полочке находились книжки авторские - несколько мягких обложек, парочка малоформатных и одна в твёрдом переплёте, стандартного размера, вышедшая в 1976 году, особо хранимая, почётная, дорогая - первая. Поговорили мы недолго. Я рассказал о своей "писательской" судьбе, такой же работе врача "скорой", оставил посмотреть несколько принесённых вещей. Расстались с тем, что я заскочу в следующие выходные, через недельку, и выслушаю резюме. Второй визит был похож на первый. Меня опять провели в кабинет и Дмитрий Натанович мне пытался что- то внушить, - какой-то рассказ похвалил, но о печатании не заикался и когда я об этом намекнул, он что-то промычал, вроде того, что готов показать рукописи в "Неве"... И я решил оставить ему свою папку, принесённую в прошлый раз. Мы договорились, что я приеду летом, в отпуск, чтобы разобраться с теми, оставленными рукописями, до конца. Моя недолгая командировка уже заканчивалась, сроком она вышла чуть лишь больше месяца, с 12 марта по 17 апреля. 10 же апреля в Ленинграде выдался исключительно жаркий день, за всю сотню лет наблюдений, термометр показывал +22. В ту последнюю памятную неделю я потерял покой по поводу одной неординарной девушки - выяснилось, что она работает, кроме лаборантки на кафедре, где я учился, ещё и в сценарном отделе "Ленфильма" и может, оказывается, предложить для показа мои рассказы туда, для раскрутки какого-нибудь фильма. И вот тут-то я растерялся, что у меня нет подходящих для этого дела рукописей. Или их срочно ггужно было отпечатать или забирать у Притульг. Но как забирать, если он обещал показать мою папку в "Неву"? Короче, договорился я с этой "симпатичной- неординарной", - Куликовой Людмилой Михайловной, - что как только смогу, пришлю ей рукописи из Мурмашей. А пока... я влюбился. Испытал странное, незнакомое вроде доселе чувство окрыляющей лёгкости, чистоты, тумана. Шашлыки с вином на Разъезжей, песни гитарные у Казанского, белый вечер на Невском - всё слилось и выплеснулось. А ещё, может быть, красота великого города, театры, выставки, сыграли свою роль. Попал я в ту весггу на вернисаж картин и скульптур Вадима Силура. Там запомнилось: торс женщины, выгнутый колесом и меч-кинжал, пронзающий тело через середину, насквозь, и надпись: "Кесарево сечение". Так потом назвал я одну из своих повестей. И тогда малоизвестный Гергиев дирижировал в тогда ещё Кировском и знаменитый Гедда из Швеции пел непревзойдённо. А 142