Рогожин, Н. Н. Литератор : документальные романы / Николай Рогожин. – Онега (Архангельская область) : Онежское книжное издательство, 2016. – 456, [3] с. : портр.

прекратил с Бэллой всяческие отношения; на репетиции не ходил, на уроках пения не отвечал. "Повезло" мне в том, что Бэлла Максимовна вскоре уехала, сразу же по окончанию учебного года... Я как-то её потом встретил, лет через пять-шесть, случайно, на остановке, вечером, в городе, уже будучи студентом и поздоровался - обыденно, суетно, без симпатии. Она выглядела потускневшей, намного старше своих 26-27 лет; во мне, однако, вспыхнул мимолетный интерес, но тут же угас, - опыт обольщений я уже накопил и подумал, а почему бы не?.. Но Бэлла не проявила никакого ответного движения, участия ко мне, лишь слегка справилась об учёбе, о делах, и я, почти ничего не ответив толком, прошёл мимо, дальше по улице, - благо ещё было не поздно, и в тот вечер каникул мне было куда спешить... Несколько дней после моего "крещенья" я ходил ошалелый и будто чумной; воспалённый мозг опять и опять воспроизводил, прокручивал тот "роковой" вечер обольщения, ум застилался, и в голову не лезли ни алгебра с физикой, ни геометрия с русским, ни даже моя любимая история. Лишь на уроках Бэллы я чувствовал себя вольготно, с полным, видимо, презрением и безразличием к учительнице. Она это чувствовала, переживала и один раз, из-за незначительного повода, прекратила занятие, хлопнула дверью, ушла. Мы разбрелись, довольные, - «пение» в расписании всегда был последний урок. У раздевалки я стоял, в группе ребят, те издевались над Бэллой, говорили грязные и пошлые, скабрезные слова про неё, особенно старался Каракчиев, отчего-то поглядывая на меня. Я мучился страхом, ужасался тому, что он знает про мои "грехи", криво улыбался, старался незаметно и быстро уйти. Немногим позже, где-то к маю, когда мы с Бэллой стали разговаривать, она мне сказала, что специально прервала занятие, думая, что я приду к ней, а я, вот, - не догадался, ничего не понял. Но что-то отрывало, отдаляло меня от Бэллы окончательно, бесповоротно и то мое "падение" долго ещё отзывалось во мне стыдом и раскаянием. Хотя посещали и проблески других, правильных и трезвых мыслей, приятных воспоминаний; вспыхивали жаждой страсти, желанием телесного общения... Но время шло, и постепенно, медленно, но верно, я от потрясения отходил. Вкупе с переживаниями от "измены" Нины это как-то встряхнуло меня, заставило по-новому взглянуть на себя со стороны, оценить по-другому мои любовные страдания. Теперь и Морозова казалась не таким уж ангелом, - часть платонической, безоглядной влюбленности я к ней утратил, и в этом находил резон - неосознанно; мне было легче, я уже смотрел в её сторону без обожания и безысходной тоски. Я даже мог спокойно разговаривать с ней по незначащим поводам, когда сталкивался лицом к лицу, а не так, как бывало раньше - всегда старался уйти, исчезнуть... Но, кажется, она всё больше и дольше беседовала с Ларионовым. А я имел симпатию к умному и рассудительному другу, и очень скромному, вдобавок. На школьных вечерах, где я привычно танцевал с девочками, он покорно стоял у окна или стены и быстро уходил, если я подначивал его, невольно так, незаметно для себя, но он не обижался, а подтрунивал и подшучивал сам над собой. Танцы те действовали теперь на меня по-другому. Год назад меня терзала режущая, 68